Личная жизнь Ходорковского: четверо детей и племянница - порномодель? Ходорковский михаил борисович Инна Ходорковская: «Михаил для меня – это все».

Ходорковский Михаил Борисович (1963, Москва) - некогда самый богатый человек России, нефтяной магнат, глава империи ЮКОС, вступивший в конфликт с и посаженный им на 14 лет по двум сомнительным, сфабрикованным уголовным делам (уклонение от уплаты налогов и хищения нефти).

Вступив в открытое противостояние с Путиным, Ходорковский надеялся, что тот не станет шить ему дела, но прогадал. И даже когда адвокаты советовали ему покинуть Россию - отказался. Итог - долгие 10 лет за решёткой и покалеченная жизнь.

Ходорковский должен был выйти на свободу в августе 2014 года, однако 19 декабря 2013 года Путин заявил, что помиловал олигарха. Аттракцион невиданного милосердия перед за полтора триллиона. При этом признания вины от Ходорковского Кабаев требовать уже не стал.

20 декабря 2013 года Ходорковский вышел на свободу и сразу же улетел в Берлин. Возможно, отъезд из России был одним из условий освобождения. Сделка по освобождению прошла при тайном-явном посредничестве германских властей. В западной прессе активно муссируются слухи о том, что немцы надавили на Путина, пригрозив рассекретить его тёмные делишки во время несения шпионской службы в ГДР.

Ходорковского подняли рано утром 20 декабря, отвезли в Петрозаводск, а оттуда самолётом УФСИН переправили в Петербург, где вручили загранпаспорт и, что называется, ауф-видер-зейн . В Берлине Михаил Борисович встретился с семьёй.

22 декабря состоялаcь пресс-конференция Ходорковского в музее Берлинской Стены. Вот её видеозапись (первые 20 минут можно пропустить, там толкотня и суета)

Первое большое интервью на свободе Ходорковский дал изданию The New Times.
На этом видео он рассказывает о своём освобождении:

Ходорковский женат вторым браком. Первую жену зовут Елена, она родила Ходорковскому в 1985 году сына Павла, который живёт в США. Вторую жену зовут Инна, Ходорковский женат на ней с 1991 года. Дети: Настя (1991), Глеб и Илья (1999).

Родители Ходорковского Марина и Борис:

С первой женой Еленой и сыном Павлом:

Вторая жена Инна Ходорковская с дочерью Настей:

Первое фото Ходорковского на свободе:

Вот интервью с аналитиком ЮКОСа о причинах расправы над Ходорковским:

Родные Ходорковского после заседания суда 2.11.2010 г.: супруга Инна, дочь Анастасия, мама Марина Филипповна.

Однажды все зеркала в доме скрылись за черными тряпками. Ее сестры больше нет – молодой, красивой, самой близкой… Смириться с этим казалось невозможным. Мерещилось, что на нее саму кто-то накинул темное покрывало, и в ее внутреннем зеркале никогда не отра­зится ни радость, ни улыбка.

Михаил был ровесником ее погибшей сестры. Он заполнил пустоту в душе Инны. «Плюс ко всему он заменил мне сестру, – скажет она потом в одном из редких своих интервью. – Когда Мишу арестовали, я сразу лишилась всех – и отца, и мужа... Всех в одном лице».

Тогда, кажется, молодая женщина перестала смотреться в зеркало. Телевизор заменил все. В день ареста на завтрак – утренние новости, на обед – аналитическая программа, на ужин – ТВ-итоги дня. Семья не отходила от экрана в ожидании новых известий. Анастасии – Стасе, как всегда ­звали в семье старшую дочь, тогда было двенадцать. Близнецам Глебу и Илье – по четыре. Они, в отличие от рыдающей сестры, еще ничего не понимали, «тюрьма» стала лишь одним из новых словечек в их детском лексиконе. Спрашивали, конечно, где папа. Первые полгода папа для близнецов «уехал в командировку». Потом отправились к главе семейства на свидание. Тяжело, больно. Пытались разбить стекло, вырвать телефон. Твердили: «Мы сейчас сделаем дырку, и ты вылезешь». Пятнадцать минут промучились, и увели их, конечно. На улице братья заплакали.

Со временем слово «тюрьма» оформилось, обросло деталями, превратилось в обыденность. «Сделаем ремонт, когда папа из тюрьмы придет» – что-то вроде «когда папа с работы вернется». Только рабочий день слишком длинный…

Глеб и Илья

На светском рауте (середина 90-х)
***

Да и для нее самой слово «тюрьма» стало вполне осязаемым. Когда адвокаты впервые сказали, что разрешено свидание, помчалась в СИЗО. В двадцатиметровой комнате, полностью забитой людьми, встала в очередь. Восемьдесят первой по счету. И вот та самая комната, разделенная стеклом, с телефонами по обе стороны, конвойными и табличками «идет запись». Родное лицо – за прозрачной стенкой.

Говорили о здоровье, о детях, об их школьных делах. Все под надзором. Под запись.
Казалось, привыкнуть невозможно.
Привыкла.
Как привыкла потом к дороге в Краснокаменск. Семь часов на самолете до Читы. Потом пятнадцать часов на поезде. Сорок финальных минут на машине. Ночь в гостинице, утром – выход на свидание. Четыре встречи в год. По три дня. Таблица умножения – мечты на реальность.
Будто возвращалась в старые свои коммунальные времена. Огромный барак с общей кухней, душем и туалетом, у каждой пары «счастливчиков» своя комната: стол, диван, шкаф. Ремонт даже… Вид из окна на колючую проволоку. Не Ницца и не Париж. Зато возможность видеть, чувствовать, обсуждать нейтральное и при этом главное: детей, их достижения, проблемы…
В Сегежу ездили уже все вчетвером. Привозили целый ворох фотографий: где побывали летом, как путешествовали, какие «боевые травмы» получили мальчишки… Они уже взрослые почти стали, когда Михаила перевели в Карелию. Уже никаких детских истерик.

Дочь Анастасия и сын от первого брака Павел

С собственными истериками она научилась справляться через три года после ареста мужа. Исключительно внутренние припадки: никакого битья посуды. Да и головой об стену тоже не билась. Просто ушла в какой-то параллельный мир, где в странном ­сегодня – сплошная неизвестность и нереальность. «Если спрашивали, как себя чувствую, врала, потому что давно уже просто не чувствовала себя. Как будто не человек – пустое место». И, видимо, чтобы добиться гармонии внутреннего и внешнего, организм тоже начал играть по ее правилам. В зеркалах (а в доме на Рублевке, где семья оставалась еще три года после ареста, зеркал было предостаточно, все в красивых, богатых рамах, сама подбирала под интерьер) отражалась какая-то женщина, худая, серая, с ввалившимися щеками. Спать не могла, есть тоже. Вес таял чуть ли не по килограмму в день. Казалось, еще немного, и печень с селезенкой тоже растают, останется только сердце, чтобы болеть. Девять месяцев на транквилизаторах: курс, неведомый медицине, хотя ею же и прописанный.
И опять Миша помог. Приезжала к нему на свидания и через четверть часа оживала. Хотя ведь он сидел, не она. И как-то вышла от него и решила, что нельзя опять падать в эту черную бездонную яму. Надо и дальше идти на своих ногах. Выбираться из-под колпака. Строить жизнь по-новому.

Что и говорить: ее жизненный уклад кардинально поменялся. Сегодня, оглядываясь в прошлое, Инна говорит, что росла-цвела, как розочка под колпаком: супруг сделал все возможное, чтобы ни она, ни дети ни в чем не нуждались. Нет, на золоте не ели, серебряными канделябрами в слуг не швыряли… Они и дом этот рублевский в корпоративном «Яблоневом саду» построили, лишь когда мальчишки родились, в 2000-м. До этого снимали, меняли, снова снимали… А потом, когда все имущество арестовали, они уже без Миши снова сняли жилье: смысл покупать?.. Про первый их совместный дом сердце поболело чуть-чуть и кануло, перемололось. Потому что и в поселке уже никого не оставалось. Только первая жена Платона Лебедева, да еще несколько жильцов. Жены, бывшие жены, дети… Мужчины исчезли. Как в войну.

Планировать быт, контролировать детей, принимать решения, оформлять бумаги – всему пришлось учиться. Трудовую книжку восстанавливала – так в жэке, конечно, хлебнула народной любви. Тамошние работницы здорово придирались. Шептались между собой, язвили, требовали новых справок – полумифических… Когда искала школу для детей, так в одной директор прямо сказал: «Этого геморроя нам не надо».

Но ничего, все в итоге образовалось, сложилось. Правда, детям она сначала пыталась быть и мамой, и папой. И «казнила», и миловала, и давила, тут же поощряла… Даже вставала к мангалу жарить традиционные семейные сосиски-гриль. Но сосиски какие-то невкусные получались… А когда дети в итоге взвыли от такого «раздвоения личности», поняла: будет просто мамой, которая помогает ждать папу.

И журналисты в конце концов от нее отстали. Когда поняли, что это стиль жизни, а не выжидательная позиция. Что такая и есть у опального ­олигарха жена: непубличная и в этой своей непубличности довольно упрямая. На баррикады не полезет, рубашку на груди рвать не будет... За десять лет – лишь пара-тройка интервью серьезным изданиям.

Она выбрала другой способ помогать своему единственному: жить достойно, воспитывать детей, оставаться верной и преданной, хранить традиции. Быть в тылу, но в полной боевой готовности. «Я поддержу любое решение мужа при условии, что он найдет достаточно времени для того, чтобы растить и воспитывать детей», – говорила три года назад. «Мы всегда будем вместе с ним», – говорит сегодня, когда ее надежда перестала быть надеждой и воплотилась в новую, еще неизвестную, но долгожданную Инной Ходорковской реальность.

Как-никак за десять лет ее никто ни разу не назвал «соломенной вдовой». Исключительно – «женой декабриста».

ОТКРОВЕННО

– В интервью четыре года назад я спросила вас, что бы вы хотели сказать Владимиру Путину? Вы тогда ответили: «Просьб и жалоб у меня нет». Что бы вы сказали ему сейчас?
– О, сейчас бы я с ним поговорила! Я бы спросила его: «Владимир Путин, ты зачем это сделал?» Без ненависти, доброжелательно бы спросила. Потому что мне действительно интересно, какая у этого человека травма в душе, что с ним не так, что заставляет его так поступать. И какой страшный путь он внутри себя проходит. Я знаю, какой путь прошли и проходим мы. Могу только догадываться, что происходит с ним. Думаю, его внутренние обстоятельства страшнее того, что благодаря ему происходит с нашей семьей во внешнем мире. Я желаю ему стойкости. Хотя бы миллионной доли той стойкости и благородства, которые демонстрирует мой муж. И я желаю ему любви. Надо, чтобы хоть кто-нибудь его по-настоящему любил. Пусть попросит у Бога – говорят, он всех любит.

Из интервью Инны Ходорковской журналу «Сноб».
(февраль 2011 г.)

Текст: Елена Ярмизина
Фото: из сети интернет

Семья

Родился в семье инженеров. Борис Моисеевич Ходорковский , пенсионер, в детстве был беспризорником; работал заместителем главного технолога завода "Калибр" мать Марина Филипповна работала инженером на том же заводе.

Первый брак - с Еленой Добровольской . По признанию Ходорковского, его первый студенческий брак был неудачным, однако у него сохранились хорошие отношения с бывшей женой.

Сын Павел (1985 года рождения), живёт в США. В декабре 2009 года у Павла родилась дочка Диана.

Второй брак (с 1991 года) - Инна Валентиновна Ходорковская (1969 года рождения), сотрудница, на тот момент, банка "МЕНАТЕП".

Дочь - Анастасия (родилась 26 апреля 1991 года) и двое близнецов: Илья и Глеб (родились 17 апреля 1999 года). По состоянию на 2013 год живут и учатся в Швейцарии.

Биография

В 1970 году пошел в школу, окончил ее в 1980 году.

В 1981 году поступил в Московский химико-технологический институт (МХТИ) имени Д.И. Менделеева, который окончил в 1986, получив диплом по специальности "инженер-технолог".

Параллельно с учебой в институте работал до ноября 1985 года плотником в ЖСК (жилищно-строительном кооперативе) "Эталон". 1986 году был избран членом Свердловского районного комитета ВЛКСМ.

В 1986-1987 годах был заместитель секретаря Фрунзенского районного комитета ВЛКСМ (секретарь - Сергей Монахов). Был членом КПСС.

В 1987 году вместе с Сергеем Монаховым и Платоном Лебедевым организовал при Фрунзенском райкоме ВЛКСМ Центр межотраслевых научно-технических программ (ЦМНТП) - Фонд молодежной инициативы, функционировавший в системе центров НТТМ ("научно-техническое творчество молодежи") при комсомоле и под эгидой ГКНТ. Был назначен директором ЦМНТП при Фрунзенском райкоме и оставался на этой до должности до апреля 1989 года.

ЦМНТП занимался импортом и сбытом компьютеров, варкой джинсов, сбытом алкогольных напитков (в том числе поддельного коньяка) и прочим бизнесом, который в ту пору приносил высокие прибыли. Одновременно Центр зарабатывал на так называемом обналичивании средств.

В 1988 году суммарный оборот торгово-посреднических операций НТТМ составил 80 млн рублей. Впоследствии Ходорковский рассказывал, что именно тогда он заработал свои первые большие деньги - 160 000 рублей, которые получил за специальную разработку от Института высоких температур АН СССР.

Вместе с тем "Frankfurter Rundschau" называет эти операции "сделками сомнительного характера с деньгами, предназначенными для расчётов между государственными предприятиями", которые наряду с импортом компьютеров и фальсифицированного коньяка, а также уловками с валютой стали основой богатства Ходорковского.

В 1988 году окончил Московский институт народного хозяйства (МИНХ) им. Г.В. Плеханова.

К началу 1990-х в СССР насчитывалось уже более 600 центров научно-технического творчества молодёжи и формально они были призваны заниматься внедрением новых научно-технических разработок в производство и распространением научной литературы.

В 1989 году Фрунзенское отделение Жилсоцбанка СССР и НТТМ учредили КИБ НТП (Коммерческий инновационный банк научно-технического прогресса).

В 1990 году КИБ НТП, выкупив у Моссовета НТТМ, переименовался в Межбанковское объединение "МЕНАТЕП" (сокращение от "Межбанковское объединение научно-технического прогресса" или "Межотраслевые научно-технические программы"). Ходорковский стал председателем правления "Менатепа", Невзлин и Голубович - заместителями председателя правления, Дубов - начальником управления дочерних банков и финансовой группы.

В 1990 году "Менатеп" одним из первых среди коммерческих банков России получил лицензию Госбанка СССР .

"Менатеп" проводил активные операции с валютой, а также продавал свои акции физическим лицам, используя для этих целей телевизионную рекламу. Продажа акций принесла "Менатепу" 2,3 млн рублей, однако население, купившее акции, так и не получило сколько-нибудь приличных дивидендов.

В дальнейшем связи "Менатепа" с властью расширялись. Ходорковский и Невзлин стали советниками премьер-министра России Ивана Силаева, а также наладили отношения с министром топлива и энергетики Владимиром Лопухиным . Благодаря этому "Менатеп" получил разрешение обслуживать средства министерства финансов, государственной налоговой службы, а позже и государственной компании "Росвооружение", занимавшейся экспортом вооружений.

В марте 1992 года стараниями Лопухина Ходорковский был назначен президентом Фонда содействия инвестициям в топливно-энергетический комплекс с правами заместителя министра топлива и энергетики. Фонд не реализовал ни одного проекта. Во время руководства фондом Ходорковский познакомился с В.С. Черномырдиным , в декабре 1992 года ставшим председателем российского правительства.

В ноябре 1992 года принимал участие в инициативной группе "Предпринимательская политическая инициатива" (ППИ) Константина Затулина .

В марте 1993 года был назначен заместителем министра топлива и энергетики Юрия Шафраника (одним из заместителей министра топлива и энергетики был в это время Александр Самусев, впоследствии перешедший на работу в "МЕНАТЕП").

В 1993 году Ходорковский был также финансовым советником премьер-министра РФ Виктора Черномырдина.

В апреле 1993 года Ходорковский, Александр Смоленский (банк "Столичный"), Владимир Гусинский ("МОСТ-банк") и Юрий Агапов ("Кредобанк") совместно учредили АО открытого типа с условным названием "Пластиковые карточки России" для эмиссии кредитных магнитных карт и для обслуживания расчетов с зарубежными партнерами.

30 марта 1995 года принимал участие в заседании правительства, где впервые прозвучало предложение консорциума российских банков о кредите правительству под залог федеральных пакетов акций приватизированных предприятий.

В июле 1995 года Ходорковский направил письмо первому вице-премьеру Олегу Сосковцу с предложением отдать в государственную собственность 10% акций банка "МЕНАТЕП" в обмен на 45% акций государственной нефтедобывающей компании "НК "ЮКОС", находившейся в кризисном состоянии. Это предложение не было принято.

С сентября 1995 по май 1996 года Ходорковский был председателем совета директоров ЗАО "РОСПРОМ". "Роспром" - холдинговая компания банка МЕНАТЕП, осуществлявшая управление промышленными предприятиями банка.

9 ноября 1995 года состоялась совместная пресс-конференция "ЮКОСа" и "МЕНАТЕПа", на которой было объявлено, что банк будет курировать по поручению государства и инвестиционный конкурс, и залоговый аукцион нефтяной компании.

26 ноября 1995 года президент "Инкомбанка" Игорь Виноградов , президент банка "Российский кредит" Анатолий Малкин и председатель совета "Альфа-банка" выступили с заявлением "О финансовых проблемах приватизации, взаимоотношениях банка "МЕНАТЕП" и некоторых правительственных структур". В заявлении говорилось что "Инкомбанк", "Российский кредит" и "Альфа-банк" готовы объединиться в консорциум и конкурировать с "Менатепом".

В марте 1996 года Ходорковский принял участие во встрече группы банкиров (Владимир Гусинский, Борис Березовский, Владимир Виноградов, Александр Смоленский, Ходорковский) с президентом Борисом Ельциным и Анатолием Чубайсом , результатом которой стало создание аналитической группы при избирательном штабе Ельцина во главе с Чубайсом.

В апреле 1996 года команда менеджеров банка "МЕНАТЕП" во главе с Ходорковским вошла в руководство НК "ЮКОС".

В мае 1996 года Ходорковский был назначен председателем правления ЗАО РОСПРОМ.

12 апреля 1996 года Ходорковский оставил пост председателя правления банка МЕНАТЕП, сохранив за собой пост председателя совета директоров банка.

20 апреля 1996 года Ходорковский был назначен первым вице-президентом АО "НК "ЮКОС" (президент - С.Муравленко ). В его подчинении находились восемь вице-президентов по направлениям (два других вице-президента имели в подчинении столько же вице-президентов). В ведении Ходорковского были отведены нефтепереработка, химия и нефтехимия, сбыт на внутреннем рынке и экспорт, инвестиционная политика, финансы и работа с ценными бумагами.

4 июня 1996 года Ходорковский был избран председателем совета директоров ОАО "НК "ЮКОС" .

В июле 1996 года после президентских выборов Ходорковский получил приглашение войти во вновь формируемое правительство, но не принял его.

25 июля 1996 года получил благодарность за активное участие в организации и проведении выборной кампании президента Ельцина.

В октябре 1996 года включен в состав Совета по банковской деятельности при Правительстве РФ.

В январе 1998 года Ходорковский стал одним из инициаторов создания нефтяного холдинга ООО "ЮКСИ", в который вошли нефтяные компании "ЮКОС" и "Сибнефть" .

5 июня 1998 года Ходорковский вместе с рядом ведущих российских финансовых и промышленных деятелей подписал "Обращение представителей российского бизнеса" по поводу экономической ситуации в РФ (то есть близившегося дефолта).

В сентябре 1998 года, вместе с рядом руководителей ведущих нефтяных компаний, подписал (от имени "ЮКОС-Москва" и Восточной нефтяной компании) обращение к Правительству РФ с предложением варианта антикризисной программы.

По результатам дефолта августа 1998 года, банк МЕНАТЕП фактически обанкротился.

18 мая 1999 года Центробанк лишил банк "МЕНАТЕП" лицензии на право выполнения банковских операций.

В октябре 1999 года Ходорковский был освобожден от обязанностей члена коллегии Минтопэнерго РФ. В октябре 1999 года Минтопэнерго заявило о намерении подать иск о защите репутации к Ходорковскому. Поводом послужило интервью Ходорковского газете "Ведомости" от 4 октября 1999 года, в котором Ходорковский заявил о намерении Минтопэнерго "создать резервный фонд министерства с экспортной квотой в пять миллионов тонн", для того чтобы "выдавать ее кому надо".

С 2000 года - президент НК "ЮКОС" .

С октября 2000 года - член Совета по предпринимательству при Правительстве РФ.

В ноябре 2000 года избран членом бюро правления Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП).

В марте 2002 года был одним из инициаторов письма 30-ти бизнесменов и депутатов палат Федерального Собрания к президенту России Владимиру Путину, в котором было высказано недовольство отказом Пенсионного фонда России и представителей социального блока правительства демонстративно соблюдать договоренности, достигнутые в 2001 году в рамках дискуссии между работодателями и ПФР по пенсионной реформе.

19 февраля 2003 на встрече Путина с представителями РСПП Ходорковский сообщил президенту, что, по данным российских предпринимателей, на коррупцию в 2002 году было истрачено около $30 миллиардов, что составляет 10-12% ВВП страны.

На этой встрече также произошла публичная пикировка президента с Ходорковским. Ходорковский надеялся найти понимание со стороны президента по поводу покупки "Роснефтью" активов "Северной нефти", но нарвался на жесткий ответ типа: "А вы-то как приватизировали "ЮКОС"?

Согласно "утечкам" из окружения президента, Путину также не понравилось, что Ходороковский, единственный из участников встречи, был в свитере (и, соответственно, без галстука).

7 апреля 2003 года Ходорковский заявил: "Свои политические пристрастия я отдаю СПС и "Яблоку" и готов направлять личные средства на их финансирование". Планировал побудить демократических лидеров создать в 2003-2004 годах политический блок во главе с Владимиром Рыжковым на основе "Яблока", СПС и независимых демократов.

2 июля 2003 года в Москве был арестован председатель совета директоров МФО "Менатеп" Платон Лебедев по обвинению в хищении в 1994 году 20% пакета акций ОАО "Апатит", ранее принадлежащего государству, на сумму $283,142 млн.

4 июля 2003 года Ходорковский был вызван в Генпрокуратуру для дачи свидетельских показаний по этому делу вместе со своим бывшим заместителем Невзлиным. После выхода из Генпрокуратуры Ходорковский сообщил, что следствие не интересовалось вопросами, связанными с деятельностью компании ЮКОС.

5 июля 2003 года Ходорковский, говоря о причинах действий Генпрокуратуры против ЮКОСа, заявил: "Мое мнение - что мы имеем дело с начавшейся борьбой за власть между различными крыльями в ближайшем окружении Владимира Владимировича Путина. Это начало борьбы за власть, которая должна будет завершиться после выборов в марте. Совершенно очевидно на сегодняшний день, по крайней мере, для меня, что Путин победит и получит второй срок. Но при этом кто будет составлять второй эшелон команды, это, конечно, на сегодняшний день вопрос".

9 июля 2003 года Генпрокуратура начала проверку запроса депутата ГД Михаила Бугеры , который утверждал, что ЮКОС в 2002 году недоплатил налоги.

Тогда же на бюро РСПП Ходорковский заявил, что ни в коем случае нельзя "выпрашивать" у власти смягчения участи Лебедева и прекращения преследования ЮКОСа прокуратурой, действия которой он назвал нелегитимными и даже "наездом бандитов в погонах". Главное - показать президенту, что наезды силовиков на крупные компании ставят под сомнение нынешние кредитные и инвестиционные рейтинги страны.

25 октября 2003 года Ходорковский был задержан в аэропорту Толмачево в Новосибирске, спецрейсом отправлен в Москву и помещен в СИЗО "Матросская тишина" .

В тот же день Генпрокуратура предъявила ему обвинение по нескольким статьям УК России.

Он обвинялся в хищении чужого имущества путем обмана в составе организованной группы в крупном размере; злостном неисполнении вступившего в законную силу решения суда представителями коммерческой организации; причинении имущественного ущерба собственникам путем обмана, при отсутствии признаков хищения, совершенного организованной группой в крупном размере; уклонении от уплаты налогов с организации в особо крупном размере группой лиц по предварительному сговору, неоднократно; уклонении физического лица от уплаты налога или страхового взноса в государственные внебюджетные фонды, совершенном в особо крупном размере; подделке официальных документов, совершенная неоднократно; растрате чужого имущества.

В 2004 году отказался финансировать президентскую кампанию Ирины Хакамады ("Я уважаю и высоко ценю Ирину Хакамаду, но в отличие от моего партнера Леонида Невзлина отказался финансировать ее президентскую кампанию, так как увидел в этой кампании тревожные очертания неправды. Например: как бы ни относиться к Путину, нельзя - потому что несправедливо - обвинять его в трагедии "Норд-Оста.").

Через год – летом 2005 года в "Ведомостях" была опубликована вторая статья Михаила Ходорковского озаглавленная "Левый поворот", которая явилась продолжением весенней публикации 2004 года.

12 января 2005 года Ходорковский подтвердил информацию о том, что он передал право распоряжаться 60% акций Group Menatep и ее основным активом - ЮКОСом - Леониду Невзлину.

23 января 2005 года Федеральная служба судебных приставов сообщила о том, что все денежные средства Ходорковского и Лебедева на их личных счетах в российских банках изъяты по постановлению суда на погашение долгов.

Суд признал Ходорковского и Лебедева виновными :

• в двойном мошенничестве - завладении 44% акций ОАО "НИУИФ" в 1995 году (ст. 147 УК РСФСР) и возврате из бюджета налоговой переплаты в 407 млн руб. в 1999-2000 годах (ст. 159 часть 3 УК РФ).
• в злостном неисполнении решения суда - за невозврат акций НИУИФ вопреки решению московского арбитража в 1997 году и за невозврат 20% акций "Апатита" по решению того же арбитража в 1998 год (ст. 315 УК РФ).
• в присвоении выручки от экспорта апатитового концентрата в 1995-2002 годах (ст. 160 УК РФ).
• в причинении ущерба другим собственникам "Апатита" путем занижения его прибыли на 6 млрд руб. (ст. 165 часть 3 УК РФ)
• в неуплате трейдерами "ЮКОСа" зарегистрированными в зонах льготного налогообложения, на 17 млрд руб. в 1999-2000 годах (ст. 198 часть 2 УК РФ).
• в уклонении от налогов (Ходорковский - на 54,5 млн руб., Лебедев - на 7,27 млн руб.) (ст. 198 УК РФ).

Ходорковский также был признан виновным в присвоении и растрате путем перевода в 1999-2000 годах структурам Владимира Гусинского 2,648 млрд руб. (ст. 160 часть 3 УК РФ).

Ходорковский и Лебедев были освобождены от наказания в связи с истечением срока давности по обвинению в мошенническом завладении 20% акций ОАО "Апатит" через инвестконкурс, который выиграло АОЗТ "Волна" в 1994 году.

31 мая 2005 года Ходорковский и Лебедев были приговорены к 9 годам лишения свободы каждый в колонии общего режима .

В конце 2006 года Ходорковский и Лебедев были этапированы из колоний в СИЗО в связи с расследованием нового уголовного дела против них. Бизнесмены обвинялись в легализации 450 млрд. рублей и 7,5 млрд. долларов в период с 1998 по 2004 год. Оба настаивают, что невиновны.

5 февраля 2007 года Генпрокуратура предъявила Ходорковскому новое обвинение в отмывании денежных средств и в хищении путем присвоения. Аналогичные обвинения в тот же день были предъявлены Лебедеву. Речь шла о сумме порядка $23–25 млрд. По словам адвоката Шмидта, Ходорковский сказал, что он готов опровергнуть все обвинения, но он даст показания только при условии, что прекратятся нарушения его прав, в частности, если его переведут в Москву: "Обвинения назвать словом "абсурд" невозможно: слишком мягко. Обвинение бредовое просто потому, что украсть такую сумму невозможно никому, нигде и никогда. Это больше выручки компании", – сказал Шмидт.

В августе 2007 года Федеральный суд Швейцарии удовлетворил иски Ходорковского и Лебедева, а также ряда связанных с ними компаний, и разблокировал их банковские счета в этой стране на общую сумму 200 млн франков (более $166 млн). Суд также высказался против дальнейшего оказания правовой помощи России по делу ЮКОСа, поскольку счел уголовное преследование Ходорковского и Лебедева политически мотивированным. Это первое в практике швейцарского федерального суда решение отказать в правовой помощи иностранному государству.

15 октября 2007 года, за десять дней до того, как истекла половина восьмилетнего срока Ходорковского, он получил выговор за то, что, возвращаясь с прогулки, не держал руки за спиной, как это предписывают тюремные правила. Выговор лишил Ходорковского права претендовать на условно-досрочное освобождение.

7 ноября 2007 года было обнародовано письмо Ходорковского, в котором он призвал граждан обязательно прийти на выборы в Госдуму 2 декабря 2007 года и проголосовать "за любую из малых партий, не вызывающих презрения". По убеждению Ходорковского, это будет сигналом каждого властям: "Я не раб и не быдло".

16 июля 2008 года в Ингодинский райсуд Читы было подано ходатайство об условно-досрочном освобождении (УДО) от имени защиты Ходорковского.

21 августа 2008 года райсуд начал рассматривать ходатайство. Судья отказал Ходорковскому в УДО, мотивировав свое решение тем, что он имеет непогашенное взыскание, не получал от колонии никаких поощрений и отклонялся от труда, предписанного руководством исправительного учреждения.

В сентябре 2008 г. Ходорковский через своих адвокатов дал письменное интервью газете The Moscow Times, в котором поддержал ввод российских войск в Южную Осетию и одобрил признание независимости Абхазии и Южной Осетии ("Очевидно, что Саакашвили, опирающийся на поддержку Запада, решил начать рискованную военную операцию без одобрения США и переоценил шансы на получение поддержки").

В начале октября 2008 года суд продлил срок содержания Ходорковского в следственном изоляторе до 2 февраля 2009 года .

8 октября 2008 года Ходорковский был направлен руководством читинского СИЗО на 12 суток в карцер. Причиной взыскания послужило интервью, которое он дал писателю Борису Акунину для журнала Esquire.

24 февраля 2009 года адвокаты посетили Ходорковского и Лебедева которые были доставлены для судебного разбирательства по их второму уголовному делу о хищениях и отмывании денежных средств из Читы в Москву.

3 марта 2009 года в Хамовническом суде Москвы начались предварительные слушания по делу Ходорковского и Лебедева.

31 марта 2009 начался суд. Защита подсудимых потребовала вызвать в суд практически всех бывших и действующих российских чиновников первого эшелона, имевших, по их мнению, прямое отношение к коммерческой деятельности НК ЮКОС, а также руководителей силовых и правоохранительных структур, участвовавших в расследовании обоих уголовных дел Ходорковского и Лебедева.

В числе свидетелей защиты оказались Путин и Сечин, с которыми Ходорковский, как сам он пояснил суду, лично согласовывал все свои коммерческие проекты, цены на нефть, потребителей топлива и способы его транспортировки.

По мнению защитников, все перечисленные свидетели знали о сделках ЮКОСа, которые следствие называло преступлениями, имели возможность пресечь их и должны объяснить суду, почему не сделали этого. Обвиняемые, в свою очередь, добавили, что "свидетели защиты" были не только осведомлены об их деятельности, но и помогали им в реализации нефти, которую следствие называет "похищенной".

7 апреля 2009 года гособвинение приступило к оглашению обвинительного заключения. Подсудимые обвинялись в том, что в составе организованной группы в 1998-2003 годах совершили хищение путем присвоения крупных объемов нефти дочерних нефтедобывающих акционерных обществ НК ЮКОС – "Самаранефтегаз", "Юганскнефтегаз" и "Томскнефть ВНК" - на сумму более 892 млрд руб. и в легализации денег, полученных от реализации похищенной нефти на сумму, превышающую 487 млрд руб. и $7,5 млрд.

Все эти преступления, по версии следствия, совершались организованной группой, в которую помимо подсудимых входили Леонид Невзлин, Дмитрий Гололобов , Василий Алексанян , Михаил Брудно , а также Василий Шахновский . Согласно утверждению прокурора Лахтина, по указанию Михаила Ходорковского Леонид Невзлин должен был обеспечивать нейтрализацию и противодействие конкурентам по бизнесу.

21 мая 2009 года стало известно, что коллегия судей Европейского суда по правам человека единогласно признала обоснованной жалобу Ходорковского в отношении РФ на его незаконное задержание и арест в Новосибирске в октябре 2003 года, на последовавшие за этим решения Басманного и Московского городского судов, продлевавших заключение на время расследования и рассмотрения его дела в суде по существу, на то, что апелляции в судах на решения об аресте и продлении срока содержания под стражей" были рассмотрены с недопустимыми задержками", и на то, что заявитель содержался под стражей в "условиях, унижающих человеческое достоинство".

Большинством голосов (против был представитель России Анатолий Ковлер ) Европейский суд признал обоснованность жалобы заявителя Ходорковского в той ее части, что его "уголовное преследование было политически мотивированным".

15 июня 2009 года Дмитрий Довгий (бывший руководитель Главного следственного управления Следственного комитета при Генпрокуратуре РФ) подтвердил давнее заявление Алексаняна о том, что последнему предложили сделку - свободу в обмен на показания на Ходорковского. Сам Довгий в это время находился под стражей по обвинению во взяточничестве.

6 сентября 2009 года немецкий журнал "Фокус" опубликовал интервью с Ходорковским, в котором он выразил уверенность, что второй судебный процесс завершится для него пожизненным тюремным заключением ("Меня попытаются продержать в тюрьме до смерти").

В январе 2010 года Ходорковский и писательница были награждены премией журнала "Знамя" за "Диалоги", опубликованные в 10-м номере журнала за 2009 год.

30 декабря 2010 года суд признал Ходорковского и Лебедева виновными по статьям 160 и 174 часть 1 по второму делу ЮКОСа и постановил приговорить Михаила Ходорковского и Платона Лебедева к 14 годам заключения по совокупности приговоров с зачётом ранее отбытого срока .

С осуждением приговора публично выступили , Людмила Улицкая, Даниил Гранин, Олег Дорман, Александр Архангельский , Евгений Ясин , Сергей Богданчиков , Леонид Полежаев и многие другие.

14 февраля 2011 года было опубликовано интервью с Натальей Васильевой , пресс-секретарём Хамовнического суда, в котором она утверждала, что судья "советовался и прислушивался к мнению Мосгорсуда" и приговор навязан Данилкину против его воли. Судья назвал это утверждение клеветой, а в Мосгорсуде заявили о провокации.

Кассационным определением судебной коллегии по уголовным делам Московского городского суда от 24 мая 2011 года приговор Хамовнического районного суда в отношении Ходорковского и Лебедева был изменён и наказание им снижено до 13 лет лишения свободы каждому с отбыванием наказания в колонии общего режима.

27 мая 2011 года Ходорковский и Лебедев подали в Преображенский районный суд Москвы ходатайства об условно-досрочном освобождении, так как вменённые им статьи предусматривают такую возможность после отбытия половины срока лишения свободы, а из назначенных 13 лет они отбыли более семи с половиной. Суд оставил ходатайства без рассмотрения.

В июне 2011 года Ходорковский этапирован в исправительную колонию № 7 в городе Сегежа в Карелии и зачислен в отряд, который занимается работами по обеспечению жизнедеятельности колонии. О своём пребывании в колонии Ходорковский после освобождения поведал:

"Там, где сидел я, царил образцовый порядок. Его начинали наводить, как мне рассказывали, за месяц до моего появления. Приезжал генерал лично выбирать для меня рабочее место, над которым висела камера видеонаблюдения… А когда переводили меня - переносили её".

24 февраля 2012 года адвокаты Ходорковского и Лебедева подали в Верховный суд РФ совместную надзорную жалобу на приговор по их второму делу.

В мае 2012 года судья Верховного суда РФ А.Воронов отказал в удовлетворении надзорной жалобы, однако 24 июля стало известно, что председатель Верховного суда РФ Вячеслав Лебедев отменил постановление Воронова и возбудил надзорное производство по делу.

2 августа 2012 года стало известно, что Ходорковский обратился к бизнес-омбудсмену РФ с просьбой провести общественную экспертизу по второму уголовному делу. В письме указал, что его приговор и приговор Платону Лебедеву стали "модельными" для ряда подобных дел, в связи с чем предпринимателям, работающим в России, необходимо знать о рисках, стоящих перед ними.

Ходорковский просит Титова определить своё отношение к обоснованности второго уголовного дела с правовой и экономической позиций, и предпринять необходимые и возможные шаги для отмены приговора и освобождения осуждённых по данному делу.

В ответ Титов предложил Ходорковскому официально, по регламенту, обратиться в центр общественных процедур "Бизнес против коррупции". "Процедура работы в Центре предполагает ваше официальное обращение, юридический аудит и заключение Общественного совета", - разъяснил Ходорковскому Титов.

20 декабря 2012 года президиум Мосгорсуда, рассмотрев дело в надзорном порядке, снизил срок заключения Ходорковскому и Лебедеву с 13 до 11 лет .

Это было мотивировано переквалификацией обвинения в связи с либерализацией УК РФ. Кроме того президиум Мосгорсуда исключил из обвинения указание о легализации денежных средств на сумму более 2 миллиардов рублей, посчитав её излишне вмененной.

Также за истечением срока давности суд прекратил уголовное преследование по одному из эпизодов неуплаты налогов. В 2013 году Верховный суд РФ, рассмотрев новую надзорную жалобу, снизил срок заключения ещё на 2 месяца.

В результате Лебедев должен быть освобождён 2 мая 2014 года, Ходорковский - 25 августа 2014 года.

19 декабря 2013 года Владимир Путин на ежегодной пресс-конференции заявил, что Ходорковский согласно его прошению в ближайшее время будет помилован .

Путин объяснил помилование Ходорковского гуманитарными соображениями, связанными с болезнью его матери. На следующее утро указ был подписан, и Ходорковский вышел на свободу. Всего в заключении бизнесмен провёл более 10 лет, по точным подсчётам прессы - 3709 дней.

Ходорковский был освобождён столь поспешно, что ему не выдали справку об освобождении, не дали времени сменить костюм заключённого на цивильную одежду. Колонию в Сегеже он покинул на служебном автомобиле УФСИН, проследовавшем в Дом приёмов УФСИН, а оттуда в аэропорт Петрозаводска.

Там его ждал литерный самолёт Ту-134, на котором Ходорковский прибыл в санкт-петербургский аэропорт Пулково, где его отпустил конвой. Из Пулково на частном самолёте Cessna, предоставленном бывшим главой МИД ФРГ Хансом-Дитрихом Геншером , вылетел в Берлин.

В специальном заявлении Ходорковского, распространённом по его прибытии в Берлин, уточнено, что вопрос о признании им вины в прошении о помиловании в связи с семейными обстоятельствами, направленном Путину 12 ноября, не ставился.

Освобождение Ходорковского приветствовали власти США, Великобритании, Германии, Евросоюза.

В ночь на 22 декабря 2013 года, находясь в Берлине, Ходорковский дал первое телеинтервью на свободе журналистам канала "Дождь" и Михаилу Зыгарю .

На большой пресс-конференции в Берлине в музее Берлинской стены у бывшего Чекпойнт Чарли 22 декабря Ходорковский объявил, что после обретения свободы у него нет планов заниматься бизнесом и политикой, спонсировать российскую оппозицию ; он намерен сконцентрироваться на общественной деятельности, в том числе на освобождении политических заключённых в России.

В марте 2014 года Ходорковский обосновался в швейцарской общине Рапперсвиль-Йона в кантоне Санкт-Галлен. В этом местечке он за 11,5 тыс. франков в месяц арендовал виллу с видом на Цюрихское озеро. Получил вид на жительство в Швейцарии.

9 марта 2014 года выступил в Киеве на Майдане Незалежности, где критиковал российские власти, а тех, кого российские федеральные каналы именуют "украинскими националистами", назвал "прекрасными людьми, отстоявшими свою свободу".

20 сентября 2014 года Ходорковский объявил о запуске обновленного политического проекта "Открытая Россия", которым он занимался до того, как попал в места лишения свободы по решению суда.

Слухи (скандалы)

26 июня 1998 года был убит мэр Нефтеюганска Владимир Петухов . Согласно данным генпрокуратуры, исполнителями убийства считаются бывшие спецназовцы, Евгений Решетников и Геннадий Цегельник .

Организатором покушения в 2007-ом судом был признан бывший начальник отдела внутренней службы безопасности компании ЮКОС Алексей Пичугин . В настоящее время Цегельник, Решетников и Пичугин находится в местах лишения свободы.

Еще один фигурант, совладелец ЮКОСА Леонид Невзлин, которого в генпрокуратуре считают заказчиком, в настоящее время находится за рубежом. Для российского правосудия он недоступен. Причастность Ходорковского к убийству мэра следствию доказать не удалось. Однако, многие СМИ напрямую обвиняли Ходорковского в убийстве.

Так, по сообщению ряда СМИ, мэр Нефтеюганска оказался первым, кто открыто выступил против ЮКОСА, требуя, чтобы олигархи вернули городу неуплаченные налоги. За это, по версии следователей, над ним и была учинена расправа.

28 июня 2005 года в газете "Известия" на правах рекламы было опубликовано "письмо пятидесяти" - "Обращение деятелей культуры, науки, представителей общественности в связи с приговором, вынесенным бывшим руководителям НК ЮКОС", выражающее поддержку обвинительному приговору. Авторы письма выразили недовольство в связи с тем, что "с новой силой зазвучали голоса сомневающихся в справедливости принятых решений", а обсуждение приговора по их мнению "носит характер дискредитации всей судебной системы, государства и общества и ставит под сомнение основы законности и порядка в стране".

11 сентября 2009 года, по прошествии четырёх лет после опубликования "письма пятидесяти", известная фигуристка Ирина Роднина заявила, что не ставила своей подписи под этим письмом и осудила саму форму подобного обращения.

Другая из подписантов, Анастасия Волочкова , 2 февраля 2011 года в интервью Радио "Свобода" объяснила свою подпись недоразумением, в результате которого была введена единороссами в заблуждение относительно содержания письма. Сожаление по поводу своей подписи под эти письмом выразил Александр Буйнов : "У меня есть ощущение, что я тогда вляпался. Во всяком случае, бывают безумные поступки, за которые стыдно… Если интервью Радио Свобода хватит для моего отречения, я готов сейчас это сказать".

Колумнист Информационного агентства "Росбалт" Алла Ярошинская связывает освобождение Ходорковского не с возможностью бойкота странами Запада предстоящей Олимпиады 2014 года в Сочи, а с вероятным обменом Ходорковского на освобождение двух российских разведчиков, находящихся в заключении в Германии.

В апреле 2014 года Михаил Ходорковский открыл в Киеве "конгресс российской и украинской интеллигенции" , который уже обозвали " съездом пятой колонны".

В Киеве собрались политики-оппозиционеры, либеральные журналисты и писатели, с целью "выработать за два дня работы "дорожную карту" примирения России и Украины. Среди участников конгресса были замечены оппозиционер Борис Немцов, "антикрымский" депутат Госдумы , поэт , политолог , и другие медийные лица.

В ноябре 2014 года Михаил Ходорковский заявил о том, что договорился с блогером об учреждении "премии для пострадавших от российской судебно-правоохранительной системы".

В декабре 2014 года, отвечая на вопрос, сколько у него осталось денег, Ходорковский заявил, что обладает состоянием более чем в 100 млн долларов , и деньги находятся в швейцарских банках. Причем Ходорковский признал, что в России его деньги считаются "украденными у государства".

Впрочем, в апреле 2015 года стало известно, что экс-главе ЮКОСа и его близким партнерам по бизнесу принадлежат активы общей стоимостью $2 млрд. Об этом сообщил журнал Forbes.

Оказывается, Михаил Ходорковский, Платон Лебедев, Владимир Дубов и Михаил Брудно контролируют шесть трастовых фондов с острова Гернси , владеющих фондом Quadrum Atlantic SPC.

В свою очередь, этот фонд находится в управлении компании Quadrum Global, которой принадлежат крупные объекты недвижимости в США. По информации Forbes, Ходорковский и партнеры владеют в США офисами и девятью отелями в Нью-Йорке, Чикаго, Орландо и Майами-Бич.

20 ноября 2015 года в Вене 20 ноября в Вене в оперном театре "Сирена" прошла премьера оперы "Ходорковский".

"Спектакль поставлен по мотивам "королевской драмы" между Михаилом Ходорковским и Владимиром Путиным и охватывает временной промежуток с 1989 по 2013 годы. Основная часть либретто была написана еще в 2013 году до внезапного освобождения бывшего главы ЮКОСа из тюремного заключения" , - сообщалось на сайте экс-главы ЮКОС.

В январе 2016 года в Рунете разгорелся скандал вокруг фотографии , на которой известные своей прогосударственной позицией продюсер Иосиф Пригожин и его жена певица Валерия были запечатлены в компании с экс-главой ЮКОСа Михаилом Ходорковским и главредом "Эха Москвы" .

Сам Ходорковский, публикуя снимок в своем Инстаграме, назвал эту встречу "приятной": "Приятные случайные встречи... А вот выстраивать конспирологию не надо".

Оказалось, что в настоящее время экс-глава ЮКОСа находится в Лондоне, куда продюсер Пригожин приехал на гастроли со своей женой.

В Сети сразу же разразилась критика, как в адрес Пригожина с Валерий со стороны патриотически настроенных пользователей Рунета, так и в адрес Венедиктова с Ходорковским со стороны либеральной аудитории.

В конце января 2016 года стало известно, что Ходорковский будет спонсировать внесистемную оппозицию на парламентских выборах в 2016 году .

В списке кандидатов в депутаты Госдумы, которым окажет финансовую помощь экс-глава ЮКОСа Михаил Ходорковский в рамках проекта "Открытые выборы", будет представлен весь спектр оппозиции - от защитников прав дальнобойщиков до соратников Алексея Навального.

В первых рядах о своем желании получить поддержку экс-главы ЮКОСа уже заявила оппозиционная активистка, фигурантка "болотного дела", попавшая под амнистию - .

В феврале 2016 года Интерпол объявил Михаила Ходорковского в розыск по делу об убийстве мэра Нефтеюганска Владимира Петухова.

Сам Ходорковский заявил, что не переживает по поводу попадания в розыск Интерполом. Он уверен, что Швейцария не выдаст его России.

Данила Гальперович: У нас в гостях Инна Ходорковская, жена Михаила Ходорковского.

Вопросы Инне Ходорковской задают журналисты, гости Московской студии Радио Свобода Роланд Фритше, Второе немецкое телевидение (ZDF), и Маша Гессен, колумнист журнала «Большой Город».

И в начале, по традиции, краткая биография нашей гостьи. Надо сказать, что все, что мне удалось пока найти про нашу гостью, это то, что я смог почерпнуть в ее интервью различным масс-медиа. Это то, что Инна Ходорковская москвичка, она училась в школе в Медведково, очень любила химию (наверное, любит до сих пор), в 1986 году поступила в Менделеевский институт на вечернее отделение, работала там в комитете комсомола. В институте же познакомилась с Михаилом Ходорковским. У них трое детей, старшая дочь и два младших сына-близнеца. И еще у Михаила Ходорковского есть старший сын. То есть всего вообще много детей у Михаила и Инны Ходорковской.

И я еще раз приветствую вас в студии Радио Свобода. Огромное спасибо, что вы пришли к нам. Это большая честь для нас. И это первое, насколько я знаю, интервью для радио на русском языке и вообще на каком-либо языке, да?

Инна Ходорковская

Инна Ходорковская: Да, это первое интервью. И на самом деле я очень рада присутствовать здесь и попытаться, может быть, чем-то прояснить ситуацию.

Данила Гальперович: Самый простой, наверное, и самый сейчас такой вот просящийся вопрос (я задам первый вопрос и потом сразу отдам микрофоны моим коллегам, Маше Гессен и немецкому коллеге), я хотел спросить, как вам сейчас живется?

Инна Ходорковская: Так же, наверное, тяжело, как и два с лишним года назад. То есть ситуация пока не меняется, она в хроническом процессе находится, и, собственно, меняться здесь пока… ну, нет ничего нового, для того чтобы куда-то или заползать или выползать. Мы там же, как и два с лишним года назад.

Данила Гальперович: Пожалуйста, Маша Гессен.

Маша Гессен: Расскажите, если можно, немножко подробнее. Данила спросил, как вам сейчас живется, вы по-прежнему живете в поселке Яблоневый Сад? Как вы проводите время, где?

Инна Ходорковская: Мы пока живем там же. Сколько еще придется просуществовать – именно просуществовать – в нем, я не берусь сейчас говорить, но поселок все равно мертвый. То есть там нет мужчин, и там нет, собственно, полноценных семей.

Маша Гессен: Если не трудно, расскажите, кто там жил раньше, то есть как это было раньше и как сейчас?

Инна Ходорковская: Там жили люди, которых сейчас разметало по всему миру, и двое их них сидят.

Данила Гальперович: Это кто? Я уточню.

Инна Ходорковская: Это Михаил и Платон.

Маша Гессен: А остальные, собственно, в бегах.

Инна Ходорковская: Собственно да.

Данила Гальперович: Роланд Фритше, пожалуйста.

Роланд Фритше: Как-то не хотелось бы говорить, что они в бегах.

Маша Гессен: Есть от чего бежать…

Роланд Фритше: Ну да, Невзлина тоже хотят сейчас при помощи израильтян как-то поймать. Мне хотелось бы спросить, как вы поддерживаете взаимосвязь, допустим, с женой Платона или с мужем Светланы Бахминой, которая недавно была осуждена? Это для вас опора? Что вам дают эти контакты, если вы вообще поддерживаете постоянно контакты с ними?

Инна Ходорковская: У нас, на самом деле, одинаковая тема, и тем таких, пожалуй, очень мало в том кругу, в котором мы общаемся. С женой Платона мы в постоянном тесном контакте, то есть и поддержка все время, и новости, они всегда между нами. И сейчас мы, собственно, живем пока вместе.

Маша Гессен: То есть в одном поселке или в одном доме?

Инна Ходорковская: Нет, в одном поселке. Пока в одном поселке.

Данила Гальперович: Насколько я знаю, Инна, последняя ваша поездка в Краснокаменск была 6 июня. Это так? Расскажите немножечко, если можно, о самом свидании. Расскажите о том, что вы знаете, как Михаилу Ходорковскому сейчас там приходится? Какие-то детали, может быть, он рассказывает, есть ли какая-то часть его жизни там, в которой вы можете поучаствовать?

Инна Ходорковская: Поучаствовать в той жизни я не могу, потому что я не прохожу за границу того житья, где он существует. Это нейтральная полоса. И на тот момент, когда я его видела, сейчас ничего не могу говорить, потому что то, что передают, это как бы не живое, это информация, которая где-то витает, она для меня ничего не значит.

Данила Гальперович: Вы что имеете в виду сейчас?

Инна Ходорковская: Я имею в виду то, что передают, что с ним все хорошо, он попал туда-то, его там освободили оттуда-то, - как бы это такая сухая информация. Когда я слышу это от него или вижу его, это совсем другое, и этому я доверяю больше. Я не говорю, что я не доверяю кому-то, но я имею полноценность ощущений…

Данила Гальперович: Просто другое восприятие, да, канал другой?

Инна Ходорковская: Я как бы просыпаюсь что ли, когда его вижу. Все остальное время… Я ничего все равно сделать не могу, даже если слышу, что что-то происходит. На самом деле на тот момент, когда я его видела, он, конечно, изменился. Говорить, в лучшую или в худшую сторону, совершенно бесполезно. Просто изменился и все.

Маша Гессен: А в чем это выражается?

Инна Ходорковская: У него другой мир. Он сейчас совершенно в другом мире, он просто другой.

Маша Гессен: О чем он вам рассказывал, когда вы с ним беседовали? Это ваша третья была поездка в колонию, да?

Инна Ходорковская: Последний раз это была третья поездка. И как сказать – рассказывал… Да мы просто беседовали совершенно как-то отстраненно. О колонии мы, в общем-то, и не говорили, потому что и так все ясно, и так все пишут. Если какие-то там изменения происходят, это все появляется и в «Пресс-центре», и где-то еще в средствах массовой информации. А мы просто беседовали, вспоминали прошлое больше, наверное.

Маша Гессен: А вы можете сказать, что именно, какие-то примеры того, что вы вспоминаете?

Инна Ходорковская: То, что он помнит о детях, где мы были, что мы делали, какие-то смешные случаи. Ну, это чисто такие вот частные моменты.

Роланд Фритше: То есть Михаил тогда, получается, как губка впитывает всю эту информацию, каждую весточку, допустим, от Насти, от Ильи и Глеба. Потому что я могу представить себе, допустим, ваши мальчики сейчас начинают рисовать, и они, наверное, тоже хотят, чтобы вы брали с собой рисунке, папе отдали. И он наверняка тоже хочет это видеть, получить. Вы однажды говорили, что вы фотографии передаете.

Инна Ходорковская: Я передаю много фотографий, когда я еду на свидание, они разрешены к передаче. И я отбираю все эти три месяца, которые мы существуем, какие-то наши основные моменты в фотографиях и просто привожу ему. Он, естественно, где-то это хранит, я не знаю где, или отдельно, или с собой. И по пути я ему показываю, рассказываю, где, когда, в каких мероприятиях мы участвовали с детьми, куда ездили.

Данила Гальперович: Хорошо, но все-таки как ему там приходится, по-вашему? Я понимаю, задавая этот вопрос, что я спрашиваю о месте заключения очень далеко от Москвы, в таких местах, о которых много всяческих легенд. Но вот что вы знаете из первых рук, то, о чем вы можете говорить?

Инна Ходорковская: Местоположение на самом деле, может быть, даже для него роли особой не играет в бытовом смысле. Ему главное, наверное, прежде всего общение. И проблема именно удаленности заключается в том, что этот контакт в общении практически потерян. То есть, да, приезжают адвокаты, да, вокруг него люди, но с его объемом работы головы ему, конечно, этого не хватает. И к тому режиму, к которому он привык, это, конечно, мизер. У него нет подпитки, мозговой нет подпитки. Все остальное для него не столь важно.

Данила Гальперович: Маша Гессен, пожалуйста…

Маша Гессен: Я все-таки продолжу вопрос Данилы. Вы говорите, что когда получаете какие-то сводки из колонии, что его поместили туда-то, выпустили оттуда-то, это какая-то сухая информация. А когда вы с ним говорите, вы понимаете вообще, что они с ним делают, чего они хотят добиться? Его пытаются сломать, пытаются просто показать, что они усердствуют? Что там происходит?

Инна Ходорковская: Его ломают, и больше ничего. Это методы, наверное, давно отработанные, переработанные, наработанные.

Данила Гальперович: То есть вам кажется, что с приговором, с помещением его в лагерь, собственно наказание, что называется, усиление наказания такое, не знаю, очевидное, оно не закончилось и все это продолжает усиливаться и усиливаться?

Инна Ходорковская: Я бы сказала, это амплитудой идет, оно усиливается, потом ослабляется, потому опять усиливается. То есть нет такой вот линии вверх, а просто это идет доматывание.

Данила Гальперович: Давайте вернемся опять сюда, в Москву. Как-то свой быт вы можете описать, как сейчас вы живете? Насколько сильно изменилось, например, ваше передвижение по России, за Россию? Насколько все это по-другому, может быть, расписано?

Инна Ходорковская: Во-первых, сейчас у меня дети пошли в школу, и это занимает достаточный кусок времени. И старшая в школе, и дополнительные занятия. Собственно, здесь крутишься постоянно. Это, наверное, могут ощутить родители, у которых трое и больше детей, то есть это постоянная, без перерыва какая-то возня такая идет, вот отстройка ситуации, и ты в ней крутишься, крутишься, крутишься. Потом улетаешь на свидание. Потом опять вылетаешь обратно… И все это в таком режиме, полурабочем.

Данила Гальперович: Про детей расскажите.

Инна Ходорковская: Все они трое очень выросли за этот период. Это на самом деле видно невооруженным глазом, моим. И маленькие, они самостоятельные что ли, они понимают, что вот они – мужчины. И вот сейчас они вернулись из лагеря, первый раз ездили, и я их практически не узнала. То есть, я представляю, таких два стоят, защищают маму… То есть у меня ощущение уже таких взрослеющих сыновей. Нет вот таких «покатунов», которые катаются и что-то там…

Данила Гальперович: То есть они сейчас были в детском лагере, вернулись оттуда…

Инна Ходорковская: Лагерь был, на самом деле, они не то что как на войне выживали, но выживали в других условиях, не домашних. И они справились очень хорошо, и самое главное, им это понравилось.

Данила Гальперович: Это было первый раз?

Инна Ходорковская: Это было первый раз, и я очень беспокоилась, как у них это пойдет. Пошло это у них просто на ура, и я думаю, что они как раз очень коммуникабельные растут, и мы с каждым годом набираем вот эти темпы общения. И я на самом деле очень довольна.

Роланд Фритше: А ваши дети, прежде всего Настя, допустим, она чувствуется себя ущербно в том плане, что все-таки дело Михаила довольно громкое, все знают об этом? Есть какие-то нападки на дочку или показывают пальцами на них: «Это вот дети Михаила Ходорковского»?

Инна Ходорковская: У нас так сложилось в школе, что в одной – у Насти, и у малышей в школе, что никто не тыкает пальцем, никто не показывает, что они ущербные или еще какие-то. Анастасия вообще себя ущербной не чувствует. Да, она чувствует, что мы как бы выделяемся своей ситуацией, да, ее беспокоит эта ситуация, но вокруг нее в школе то общество, которое ее не травмирует.

Роланд Фритше: Исходя из этого, Настя сама уже настраивается на то, что, может быть, поедет с вами в середине сентября в Краснокаменск?

Инна Ходорковская: Она должна решить сама, я не могу ее вот… Она когда будет готова, она поедет.

Маша Гессен: Скажите, а как малыши понимают, что случилось с папой и кто в этом виноват?

Инна Ходорковская: Я не могу сказать, как они это понимают. Мне трудно понять детский механизм в мозгах. Скорее всего, они не так воспринимают, как взрослые, эту трагедию. Естественно, это для них что-то тоже особенное, что-то из ряда вон нехорошее. Но на самом деле вот мы сейчас существуем в таком как бы вакууме, где, собственно, у всех такая же трагедия.

Данила Гальперович: Но вот вы с ними об этом говорите? Они вас спрашивают? И когда вы говорите, что вы говорите?

Инна Ходорковская: Они спрашивают только срок, сколько осталось ждать, когда он придет. Но все равно я говорю не конкретно, потому что я, собственно, сама не знаю, когда это закончится.

Маша Гессен: А что вы говорите?

Инна Ходорковская: «Новый год мы справим – и будем уже…» Вот оно все меньше и меньше. В итоге оно все равно все меньше и меньше. В принципе, их сейчас только беспокоит – когда.

Маша Гессен: Все-таки вторая часть моего вопроса, потому что у детей мир довольно просто устроен: есть плохие, а есть хорошие, и если случилось что-то плохое, то кто-то в этом виноват. Как они это понимают?

Инна Ходорковская: У них нет негатива к противной стороне, кто это все заварил, потому что они, собственно, не знают. Они знают только проблему папы, ее и не надо дальше развивать – вот эти правые, те левые, эти «за», эти «против»… У них мир, как вы сказали, достаточно прост, слава богу, и им грузиться этим, я считаю, совершенно не надо.

Данила Гальперович: Скажите, вот эта тысяча дней, которая уже была, тысяча дней, которые Михаил Ходорковский провел в заключении (сейчас уже больше тысячи дней), – ваша социальная, если хотите, жизнь как-то изменилась за это время? Было ли какое-то ощутимое прямое давление, - я говорю про вас, про семью, именно про людей, окружавших Михаила Ходорковского, - в любых проявлениях этого давления, в любых его деталях, начиная от каких-нибудь писем, звонков и заканчивая возможными какими-то имущественными вещами, в социальном плане?

Инна Ходорковская: Здесь резко ничего не происходило за эту тысячу дней. Все происходит достаточно логически и так вот основательно. Стоит именно имущественный вопрос.

Данила Гальперович: Вы имеете в виду налоговые требования?

Инна Ходорковская: Конечно. И сейчас я думаю, где мне, наверное, снять жилье. В мае месяце был наложен арест на ту территорию, где мы сейчас существуем, поэтому я и говорю, что пока мы живем в Жуковке. Как скоро это начнет реализовываться, я не знаю их планы.

Данила Гальперович: Вы сказали существенную вещь, что вы, возможно, будете сейчас думать о том, чтобы снять жилье. Но это в любом случае будет где-то в России, в Москве?

Инна Ходорковская: Это Россия.

Данила Гальперович: И может ли это быть ближе к тому месту, где сейчас находится Михаил Ходорковский?

Инна Ходорковская: Это будет ближе и разумнее к тому месту, где учатся дети, скорее всего. Пока не стоит вопрос о том, чтобы его перевели в колонию-поселение, смысла никакого нет совершенно.

Маша Гессен: Инна, то, как вы описываете ваши разговоры с детьми, с младшими и со старшей, говорит о том, что вы храните какое-то невероятное спокойствие дома. Потому что совершенно очевидно, что дети, чья семья переживает такую травму, которые при этом как-то так адекватно воспринимают происходящее, - это дети очень спокойной матери. Вы как-то отводите себе какое-то отдельное время и место для своих переживаний, как вы вообще это организовываете?

Инна Ходорковская: Конечно, отдельное время. И дети не должны видеть… переживания должны видеть, но гиперпереживания они не должны видеть.

Данила Гальперович: А может быть, этого им как-то не будет доставать в понимании того, что происходит, как вы считаете?

Инна Ходорковская: Я почему так говорю, потому что, собственно, когда это все началось, вместе со мной была Настя, она видела эти гиперпереживания, и собственно, она была на той же волне, что и я. Я не могла смотреть на ее мучения, и мне надо было искать выход. И я его нашла. Вот все вот эти гиперпереживания я оставила там, за дверью, и здесь, да, у меня есть проблемы, у меня есть ситуация, в которой я живу, но ей хватает того, что мы очень эмоциональные с ней, и я не могу грузить ее этим.

Данила Гальперович: Что значит – «оставила за дверью»? То есть когда вы входите в дом, когда вы входите в то помещение, где находятся дети…

Инна Ходорковская: Есть люди, с которыми я могу переживать это сильно. Это люди, которые тоже это переживают. Для подростка это все равно переживания не взрослого человека. А на нее одевать одежды взрослые рановато.

Роланд Фритше: Вы сказали, Инна, что, в принципе, у вас такое ощущение, что хотят ломать супруга Мишу в Краснокаменске. И в связи с этим хотел бы узнать, как вы реагировали, когда произошел этот случай с Кучмой, который раньше вашего мужа в лагере?.. Для вас это был шок, это было предупреждение? Тем более, Каринна Акоповна тоже на днях говорила, что, в принципе, речь идет не о тех днях, которые он пережил в этом лагере, а о том, что вообще есть опасность, угроза для жизни Михаила.

Данила Гальперович: Я только поясню, что речь шла об адвокате Каринне Москаленко. Пожалуйста.

Инна Ходорковская: Я читала ее интервью. В принципе, угроза существует всегда, это очень страшно, это очень эмоционально болезненно. И когда мне сообщили об этом инциденте, в голове пронеслось много чего. То есть опять-таки полноценность информации, что же там на самом деле произошло, в каком он состоянии – много чего в голове проносилось. И опять-таки вот эта невозможность добежать, посмотреть, в каком он состоянии, что-то сделать – вот это, конечно, выводит просто, выбивает.

Данила Гальперович: А вы можете рассказать, как вы туда едете? Из чего состоит дорога?

Инна Ходорковская: Для меня это только дорога, больше ничего. Она состоит, на самом деле, из самолета – часов 9. Самолет у меня не регистрируется вообще, мне там просто плохо и все. Не знаю, часов 8-9, наверное. Потом поезд – 15 часов. И потом машина.

Данила Гальперович: А машина сколько?

Инна Ходорковская: Машина – около 40 минут, в зависимости от того, на какой станции выйти.

Данила Гальперович: Ну, вот вы вышли, проехали на машине. И что начинается потом?

Инна Ходорковская: Потом начинается гостиница, ночь и – выход на свидание.

Данила Гальперович: То есть на следующий день. Насколько, выходя на свидание, вы знаете, что вам его дадут?

Инна Ходорковская: Я не знаю вообще об этом. То есть, да, есть какие-то заявления, есть какие-то подтверждения. У меня один раз было подтверждение, почтой пришло сообщение о первом свидании. Все остальное – я еду, а вдруг у них ремонт начнется, а вдруг у них что-то… я уже говорила, что-то найдут такое, что я просто не отрегистрировала, не вытащила. Это может все что угодно быть.

Данила Гальперович: Вы имеете в виду из тех вещей, которые вы передаете, например?

Инна Ходорковская: Да вообще с чем я иду на три дня. Передачи там как таковой нет. Там есть вещи, которыми мы пользуемся в течение трех суток.

Инна Ходорковская: Именно с бытовой точки зрения?

Маша Гессен: Вообще как это выглядит? Мало кто из слушателей был на лагерном свидании.

Инна Ходорковская: Это выглядит для меня уже понятно достаточно. Это общежитие, такое обычное, типа студенческого, с общей кухней, душем и туалетом.

Маша Гессен: И сколько там еще людей в это время?

Инна Ходорковская: Все. Я имею в виду – все заполнено.

Данила Гальперович: То есть, я сразу поясняю, у вас какое-то отдельное помещение, где вы проводите…

Инна Ходорковская: Ну, у каждого своя комната, там сделали ремонт, достаточно приличный для тех мест. И мы берем, собственно, одну и ту же всегда комнату. Это комната, это не какие-то там квартирные варианты, как писали в каких-то газетах. Это именно комната, стол, диван-кровать, шкаф.

Данила Гальперович: Почему я и мои коллеги задаем вам все эти вопросы, потому что на самом деле – это еще существенная штука – мы сейчас узнаем вещи, которые интересуют очень многих людей, сочувствующих Михаилу Ходорковскому и вам, и просто, может быть, интересующихся вашей судьбой и судьбой Михаила, и питающихся домыслами сейчас. Вы – первый источник информации о том, как это происходит, как происходят встречи, в чем состоит его быт и так далее.

Инна Ходорковская: На свидании – да. Дальше я не могу ничего говорить, что там, за той… Я вижу из окошка, конечно.

Данила Гальперович: А что вы видите из окошка?

Инна Ходорковская: Много колючей проволоки.

Роланд Фритше: Насчет свидания, вот когда я пришел на встречу с вами, я как-то между двумя крайностями нахожусь. С одной стороны, Михаил назвал вас женой декабриста, а с другой стороны, я сразу всегда думал о Людмиле Гурченко в фильме «Вокзал для двоих», как вы едете на свидание…

Инна Ходорковская: Хороший фильм.

Роланд Фритше: … вот то же самое. Но у Гурченко и Олега Басилашвили это все как-то было оптимистично, а у вас это свидание – это, да, с одной стороны, сердцебиение, радость, что «вот я увижу своего любимого мужа», или возникает подавленность, потому что все-таки ограниченное время? Какие чувства вас лично охватывают при этом и что Миша там ощущает?

Инна Ходорковская: Трагедии нет. Есть просто настоящий момент, есть трое суток, и слава богу, что они есть. И как бы думать о том, плохо это или хорошо, правильно это или неправильно… Есть только трое суток, Миша и то, что вот… эта комната.

Маша Гессен: И эти трое суток вы оставлены в покое или кто-то к вам приходит? Как это вообще происходит? И сразу вдогонку, думаете ли вы о том, что можно или нельзя говорить в этой комнате?

Инна Ходорковская: В этой комнате нельзя говорить. Я имею в виду, что говорить можно все, что угодно, но там есть как бы оснащение какое-то, но это, наверное, естественно. Для меня это уже естественно. А по поводу…

Маша Гессен: По поводу того, оставлены ли вы в покое или…

Инна Ходорковская: Ну, если убрать оснащение, то, собственно, мы оставлены в покое. То есть мы предоставлены сами себе. Да, есть дежурные, есть какой-то ответственный человек. Кроме «доброе утро» и «спокойной ночи», собственно, у нас никаких таких конфликтов или разбирательств не происходит.

Маша Гессен: И потом в определенное время кто-то за вами приходит или вы уходите в определенное время?

Инна Ходорковская: Определенное время – это истечение трех суток, собственно. Их можно посчитать, они понятны. Это утро такое же, и приходит дежурный, и происходит все в обратном порядке: его уводят, а потом меня.

Данила Гальперович: Я хотел спросить, ощущаете ли вы, какая-то поддержка – во всяком случае, заходя на сайт «Пресс-центр Михаила Ходорковского», я видел объем этой поддержки – доходит до вас лично? Есть ли люди, которые вам звонят с поддержкой, пишут? Есть ли что-то, что из внешней жизни вас как-то в этом состоянии ожидания, состоянии воспитания детей, состоянии живой жизни поддерживает?

Инна Ходорковская: Достаточное количество людей, которые дают о себе знать и в письмах, и в звонках, и очень много незнакомых людей, даже больше, чем знакомых, или испытавших что-то подобное, или понимающих. И это очень важно – такое тепло что ли, такой лучик. Читаешь или слушаешь – и тепло становится, просто тепло.

Данила Гальперович: А это в основном в России или там есть какой-нибудь значимый объем такой поддержки из-за границы?

Инна Ходорковская: Это Россия. Заграница – может быть, с Мариной Филипповной я… У меня – Россия, я все о России.

Роланд Фритше: Вы уже говорили о том, что, в принципе, Михаил страдает от некой духовной пустоты. Я думаю, это состояние усилилось после того, как отлучили отца Сергия. Когда это случилось, я немножко был удивлен, потому что я знал вашего мужа еще до этого ареста, неоднократно брал у него интервью. Никогда не замечал, что он верующий. Он за то время, когда был арестован, сейчас осужден, стал сильно верящий и больше обращается к религии? Или он просто как-то на уровне быта, как «потребитель»?

Инна Ходорковская: Он всегда интересовался историей, историческим процессом и религией тоже. И я думаю, что сейчас у него как бы заполнились в картинке вот эти последние пазлы именно темы религиозной. И я думаю, что много было переговорено с отцом Сергием как завершающее. Он много читает литературы религиозной. Он не религиозный фанатик, он не совершенно помешан на религии. У него чисто такой как бы интерес аналитика что ли к этой теме. Он не то что отстраняет веру, но он ее как-то по-другому начал ощущать. То есть если раньше он именно с какой-то исторической точки зрения подходит к вопросу, то теперь он ближе что ли к этой теме.

Роланд Фритше: Какую-то опору находит, да?

Инна Ходорковская: Он близок к опоре.

Маша Гессен: Возвращаясь к одному из предыдущих вопросов, вы рассказывали о том, как вы услышали об инциденте с нападением на вашего мужа в колонии. Вообще, какие у вас источники информации, кто вам сообщает какие-то сводки оттуда? И насколько много времени вообще у вас уходит на весь этот процесс, который еще не закончился?

Инна Ходорковская: На весь этот процесс?..

Маша Гессен: Ну, на разговоры с адвокатами, какое-то решение текущих юридических проблем.

Инна Ходорковская: Проблемы юридические как были, так и существуют, они в таком текущем процессе у нас находятся, никуда они от нас не денутся. А по поводу информации, как быстро и кем она передается, это, естественно, наши адвокаты, это Наталья Терехова, которая там, близко с ним, это в основном единственный источник – она выходит, она звонит, и, собственно, это мобильная связь.

Маша Гессен: И насколько часто вы с ней связываетесь или она с вами?

Инна Ходорковская: По необходимости. Если все спокойно, если нет каких-то просьб от него, то тишина. Но достаточно часто.

Данила Гальперович: Если можно, я хотел бы немножко вернуться назад, потому что, в общем, у вас очень долгая совместная жизнь, у вас трое детей, взрослая дочь. Какие-то были моменты, когда вы совершенно очевидно видели, что Михаил меняется? На самом деле автор книги о вашем муже, Валерий Панюшкин, мне кажется, почти половину своего труда посвятил именно вопросу о том, как менялся человек. Это все-таки совсем ведь разная жизнь: то, как все начиналось, потом большие деньги, потом это большая страна, и теперь – то, что происходит теперь. Вот как это все менялось, как вы это видите?

Инна Ходорковская: В нем?

Данила Гальперович: В вас, в нем, потом из-за этого в вас и наоборот.

Инна Ходорковская: С переменой ценностей, наверное, мало что изменилось. Они закладываются, какая-то база закладывается в юности, и, собственно, она только нарастает потом. Есть моменты, когда что-то происходит серьезное в жизни, и ценности приходится менять. Да, они в связи с последними событиями, естественно… у меня они усугубились, скажем так, то есть у меня какая-то большая кристаллизация произошла. Я не могу сказать, что в основном они поменялись. У него, наверное, да, потому что он был в политике. И сейчас он смотрит немного с другого ракурса на все происходящее там. И естественно, я думаю, сильно поменялось.

Данила Гальперович: А вот еще до этого вы как-то видели, что он меняется, была какая-то точка радикального изменения? Потому что ведь я помню, что речь шла, например, о 1998 годе. Вот чувствовалось это как-то дома?

Инна Ходорковская: Чувствовалось увеличение загруженности, вот это чувствовалось, именно во временном промежутке. А так, ну, незначительно, может быть, да.

Роланд Фритше: Немножко все-таки о политике шла речь, поэтому хотел бы еще спросить насчет родителей, Марина Филипповна, то есть мама Михаила, и меньше Борис Моисеевич, отец, - что для вас родители Миши?.. Потому что о них всегда что-то слышно. О ваших родителях, которые вас поддерживают, ничего не слышно. Вообще, что для вас родители Михаила? Они для вас подпитка? Все-таки я чувствую по вашим высказываниям, жизнь очень тяжела для вас стала, тем более, сейчас вы уже намекнули, что налоговики все-таки приближаются к вам, скажем так. Родители Михаила помогают вам воспитывать детей? Хотя у них еще Кораллово есть, лицей, где проблемы большие.

Инна Ходорковская: Они очень сильные и закаленные люди. И, собственно, они такой столп, за который… ты придешь, посмотришь – и понимаешь, что мы держимся. То есть тебя расшатает во все стороны, а потом ты увидишь ориентир – и, собственно, знаешь, что все нормально, мы еще стоим.

Маша Гессен: Я заранее прошу прощения за то, что задаю такой вопрос, но не могу его не задать. Вы мне скажете, может быть, что вы не можете на него ответить. Мне кажется, что у человека, который переживает такие тяжелые испытания, должна быть какая-то личная версия того, почему все это произошло. У вас есть какая-то личная версия?

Инна Ходорковская: Моя версия, да, есть. Несомненно, это политика. И я думаю, что здесь сыграли роль, наверное, амбиции.

Маша Гессен: Чьи амбиции?

Инна Ходорковская: Противной стороны. Это моя версия.

Данила Гальперович: Тогда просто вдогонку я, если можно, спрошу вас. Считаете ли вы своего мужа политическим заключенным?

Инна Ходорковская: Я повторюсь, это политика.

Данила Гальперович: То есть это можно понимать как «да».

Инна Ходорковская: В общем, да.

Роланд Фритше: Знаете, вот когда Платона арестовали, один правозащитник, который эмигрировал из Советского Союза и который живет сейчас в Штатах, призвал Михаила покинуть страну, видимо, предугадывая, что что-то будет тоже и с Михаилом. Вы вообще обсуждали до того момента, когда арестовали мужа, что надо уехать отсюда, из страны, или нет? И почему, в принципе, вы остались здесь?

Инна Ходорковская: Это наше обоюдное решение. Разговоры были и на тему остаться, и на тему уехать. Но решение было, собственно, однозначно. А что, собственно, там? Конечно, такого усугубления никто не предполагал, но, в принципе, до последнего он собирался существовать здесь. И я тоже.

Данила Гальперович: Это, в общем, был последний вопрос в нашей беседе. И я хочу, чтобы наши гости, я имею в виду гостей-журналистов, подвели итоги нашей беседы сегодняшней. Маша Гессен, пожалуйста.

Маша Гессен: Неожиданная просьба… Во-первых, я хочу сказать, что это большая честь. И как-то я считаю, что мне крупно повезло. Не только и даже не столько потому, Инна, что вы не даете интервью, а потому что то, насколько достойно вы справляетесь с тем, что вам выпало, это как-то большая честь – на это посмотреть и с вами поговорить.

Данила Гальперович: Роланд Фритше, пожалуйста.

Роланд Фритше: Я прежде всего хотел бы поблагодарить за ту откровенность, которую вы сегодня проявили. Плюс к тому же, я думаю, для слушателей вы, получается, единственный рупор, чтобы те ощущения, те чувства передать, которые и ваш муж переживает, ваши близкие, ваши дети и вы сами. И чтобы вас понимать, я думаю, это очень важно, чтобы люди об этом тоже узнали. Не зря даже книга есть такая – «Узник тишины», потому что на самом деле есть попытка совсем придать Михаила забвению. И у нас сегодня была такая возможность как раз что-то сделать против этого.

Данила Гальперович: Свое мнение высказали журналисты, участвовавшие в программе «Лицом к лицу». И, может быть, чтобы закончить эту передачу личным (а я напомню, что передача была, на самом деле, очень личной), вероятно, вполне личным будет тот момент, о котором я сейчас попрошу Инну Ходорковскую. Если можно, я знаю, что у вас в телефоне есть мелодия, которой обозначаются все сообщения. Вы можете просто сделать так, чтобы мы ее услышали?

Звучит песня Дельфина «Романс»:

«Скажите ей, что я вернусь.

Скажите ей, что я останусь…»

Данила Гальперович: Этим личным моментом мы и заканчиваем программу Радио Свобода «Лицом к лицу». У нас в гостях была Инна Ходорковская, жена Михаила Ходорковского.

Нателла Болтянская (Эхо Москвы - Территория гласности) взяла интервью у Анастасии, дочери Михаила Ходорковского:

Нателла Болтянская: Могу я Вас попросить нарисовать портрет вашего папы вот такой, какой он вне большого бизнеса, вне громких процессов?
Анастасия Ходорковская: Папа, конечно, все равно всегда остается человеком как бы рабочим. И в семье он, конечно, уделял время и мне, и маме, и ездил куда-то. На выходные мы с ним периодически выезжали гулять, но когда, допустим, я что-то отца спрашиваю, прошу объяснить, папа всегда все-таки старается объяснять очень с серьезной точки зрения. Даже на процессе, когда доходит дело до того, что никто ничего не понимает, прокуроры или кто-то еще, он начинает на простых примерах объяснять, как это выглядит.
Нателла Болтянская: На пальцах, что называется?
Анастасия Ходорковская: На пальцах, на палочках. Вот пришли-ушли и вот, пожалуйста. И все самые сложные вопросы, которые у меня были к папе, всегда объяснялись вот с такой точки зрения. То есть ты видишь вот такую вот махину, вот это вот все ужасно и непонятно, и папа всегда говорил: «Вот, представь себе детский сад. Вот девочка с мальчиком не подружились. Ну вот, такая вот ситуация вышла». Или что-нибудь подобное. И я всегда все понимала. И вот сейчас у меня осталось то, что я всегда на это равнялась. Но дома папа, с моей точки зрения, всегда все-таки оставался на работе. То есть он с нами, но все-таки там. Допустим, мы сидели, смотрели фильм вместе, мы сидим на диване, смотрим кино, папа сидит взади и, может, там работает над какими-то бумагами. То есть он как бы видит то, что происходит, потом может обсудить, но, скорее, все равно он участвует больше в своей работе.
Нателла Болтянская: Ваше первое детское воспоминание? Первое детское ощущение от папы?
Анастасия Ходорковская: У меня почему-то всегда всплывает воспоминание, как папа по какому-то мосту на плечах меня нес. И начинает веселиться, знаете, как, упражнения делать. А я на плечах сижу. Мне страшно, жутко. И вроде я понимаю, что папа не уронит, потому что это мужик, а с другой стороны, он так наклоняется, что сейчас я улечу. Вот у меня всегда все связано с таким полным доверием, но в то же время...
Нателла Болтянская: Испытанием на прочность?
Анастасия Ходорковская: Испытанием на прочность, вот, правда.
Нателла Болтянская: А конфликт какой-то можете вспомнить?
Анастасия Ходорковская: Я помню, незадолго до всего нашего происшествия мы с папой гуляли, и братья мои на детской площадке играли, и вот кто-то из них заплакал, и я подхожу и говорю: «Не плачь, я тебе конфетку дам». Он вроде как начинает успокаиваться, и я уплываю. На что папа меня ловит, и дальше у нас был достаточно жесткий разговор на тему того, что: «Настя, если ты не собираешься ребенку давать конфету, не надо этого говорить. Будь честна перед собой и даже перед детьми, потому что даже они не заслуживают такого обмана». И как-то я это вот очень четко запомнила для себя, и, ну, это был достаточно такой серьезный разговор. То есть я не позволяю себе врать.
Нателла Болтянская: В какой момент Вы себя ощутили как личность, Анастасию Ходорковскую, участником этого всего происходящего? В какой момент Вы поняли, что Вы внутри этого всего?
Анастасия Ходорковская: Ко мне очень быстро пришло осознание того, что на самом деле происходит, что это - не просто игрушки и не просто разыгранный спектакль, который продлится, ну, месяц-два, и потом все будет хорошо. Осознание - оно пришло, по мере развития самой себя.
Нателла Болтянская: С развитием событий?
Анастасия Ходорковская: С моим развитием. То есть насколько я могла понять, что происходит, насколько я могла понять высокие слова в этом деле. То есть раньше для меня это просто было - вот папа в тюрьме, папу осудили, за что - не понятно; почему он там - не понятно. И вообще, куда он улетел, куда он делся? И я понимала, что вроде это неправильно, но и с другой-то точки зрения, я не совсем понимаю, как, что, почему. И потом я просто начала читать, слушать, что происходит, посмотрела какие-то ролики по телевизору в течение нескольких следующих лет. Я очень четко начала расставлять акценты, что конкретно говорится неправда, и чем это может быть вызвано, то есть на чем делается акцент этой неправды. Не помню, кто сказал такую фразу, что: «Вот почему у нас нет в России креативных людей? Почему мы сами ничего не можем, никто ничего не делает? А вот Ходорковский…». И потом этот человек и говорит: «А вот Ходорковский - ну не может же человек быть настолько креативным».
Нателла Болтянская: Ведь есть огромное количество людей, которые не очень вообще знают, что там происходит: там где-то кого-то судят, а у нас здесь - свой огород и своя картошка. Правильно? Вот к каким, на Ваш взгляд, человеческим качествам их можно взывать, пытаясь их в чем-то убедить или разубедить?
Анастасия Ходорковская: У нас, в основном, такая позиция: «моя хата с краю, я ничего не знаю». И, конечно, обратить внимание людей на ситуацию достаточно тяжело. И мне кажется, у нас это тяжело, потому что они на себя это не примеряют. Я говорю не о том, что «если бы я оказался в такой ситуации» - нет, не об этом, не о том, что это - два конкретных человека, я просто считаю, что вот это конкретно дело - это термометр, который показывает уровень доверия к этой стране.
Нателла Болтянская: К сожалению, нормальная человеческая реакция - это отойти от того, у кого проблемы. За семь лет, связанные с делом вашего отца, были ли люди, которые Вас, скажем так, приятно удивили? От которых вы ожидали, что они отойдут в сторону или сдадут, или там проявят себя по принципу «моя хата с краю, я ничего не знаю», а они проявили себя совсем иным способом?
Анастасия Ходорковская: Я сейчас получаю часто письма или сообщения, то в каких-то социальных сетях, еще что-то, люди, с которыми мы либо давно очень не общаемся, либо там, возможно, поссорились, все равно пишут какие-то слова. И я считаю, что достаточно важно от людей, которых я знаю, грубо говоря, в лицо, услышать хотя бы одно слово, потому что поддержка - она важна. Это вот понимание того, что не только те, кто меня знают лично, поддерживают, но когда именно вот эти люди возвращаются и говорят: «Мы - за тебя, мы рядом. И все хорошо», - для меня это очень важно.
Нателла Болтянская: Справедливость? Где она, черт возьми, справедливость? Она есть?
Анастасия Ходорковская: Ну, где-нибудь, да точно есть. Ну, знаете, пока живы мы, я считаю, справедливость - она жива. Может, она там болеет сильно, но она жива.
Нателла Болтянская: Как Вы считаете, вот если абстрагироваться от конкретных людей, заказчиков этого процесса, кто на сегодняшний день, в мире, если хотите, может повлиять на исход его? Заграница нам не поможет?
Анастасия Ходорковская: Чем они могут помочь? Они против, но сделать они юридически они ничего не могут. И я считаю, единственные, кто как раз таки что-то могут изменить - это, наверное, общество, вот если, у нас вымрет вот эта фраза: «моя хата с краю, я ничего не знаю», и каждый встанет, и хотя бы за себя лично скажет: «Вот а со мной вот такое произойдет, я готов вот это вот все нести на своей шкирке?» - я думаю, тогда поменяется много чего. Просто в основном люди либо сейчас бегут, либо просто тихо молчат.
Нателла Болтянская: Чему Вас научили эти семь лет? Вот вас лично?
Анастасия Ходорковская: Меня лично - не сдаваться. Если я во что-то верю, для меня важно держаться этого. Если я получаю какую-то ситуацию в своей жизни, с которой я не согласна, я все-таки иду выяснять. И если ты хочешь знать правду - иди и напрямую спроси. И, конечно, вот еще больше в моей жизни утвердилось то, что ложь - это не вариант. Просто не вариант. Это никогда хорошо не заканчивается. И я уверена, что даже в данной ситуации это хорошо не закончится для тех, кто имел силу так искусно врать.
Нателла Болтянская: Искусно?
Анастасия Ходорковская: Ну, не искусно, очень хреново.
Нателла Болтянская: За период этих семи лет Вы все равно меняетесь. С потерей надежды или с ее возвращением, с новым этапом процесса, вот что происходит с Вами сейчас?
Анастасия Ходорковская: Я все больше уверена в том, что правда решает. И если раньше я избегала конфликтов по максимуму, то есть я всегда пыталась не создавать конфликтных ситуаций, по максимуму уходить или, по крайней мере, быть просто в серединке, чтобы и вроде не там, и вроде не там - в жизненных ситуациях, я имею в виду. А сейчас я поняла, что у человека должна быть своя позиция.
Нателла Болтянская: Я помню слова поддержки, высказанные самыми различными, с моей точки зрения, очень уважаемыми членами российского общества. Кого из этих людей Вы можете отметить? Какие-то знаковые люди, с которыми вас свела судьба в связи с этим процессом.
Анастасия Ходорковская: Мне просто важно то, что эти люди появляются. Мне важно, что это - знаковые люди, которые играют роль в этом обществе, то, что они не боятся, и то, что они хотят свою позицию высказывать. И я не выделяю никого конкретно. Потому что я просто считаю, что эти люди со своей позицией, то есть не рядового гражданина, имели в себе силы, время. И захотели это делать, ведь их никто не заставлял, их никто, в общем-то, не умолял: «Пойдемте, вы что-нибудь скажете!»
Нателла Болтянская: Наверное, есть что-то вот внутреннее, что Вы готовы зрителям этой передачи сказать о своем отце.
Анастасия Ходорковская: Я очень хочу, чтобы люди верили в правоту и в справедливость в ту же. Продолжали просто верить. И я очень, честно говоря, хотела именно вот ту историю, которую я вам рассказала про вот ситуацию с детьми и с конфеткой, я очень хотела, чтобы люди знали. Я не считаю, что вот что-то подобное имеет место быть - какие-то такие обвинения, они даже чисто теоретически, в моем сознании, в сознании дочери этого человека - ну нереально. И я очень хотела именно вот эту историю донести, чтобы она прозвучала.
Нателла Болтянская: Спасибо Вам большое. Я напомню, что это программа «Территория гласности». Наш собеседник - Анастасия Михайловна (я люблю отчества), Анастасия Михайловна Ходорковская. Очень хочется пожелать Вам терпения и мужества, и чтобы надежда была не только надеждой. Спасибо.