Имре Надь – жизнь и казнь. Необычные памятники Будапешта — национальный герой Имре Надь венгерский политический и государственный деятель

Имре Надь (1896-1958), казненный коммунистами за антикоммунизм, на самом деле был одним из ветеранов венгерского и международного коммунистического движения. Участник Гражданской войны в России, в 1920-х годах он находился на партийной работе в Венгрии, с 1928 года эмигрировал и жил в СССР, занимаясь хозяйственной и научной деятельностью, в конце 1944 года вернулся в Венгрию.

Очевидно, возвращение произошло с санкции Сталина - Венгрия переходила в зону влияния СССР, и ей следовало обеспечить просоветское правительство. В последующие годы И. Надь занимал ведущие государственные посты: министра сельского хозяйства в 1944-1945 годах, министра внутренних дел в 1945-1946 годах, в 1951-м -министра заготовок, в 1952-м - заместителя Председателя Совета Министров.

А затем произошло то, что принято называть «хрущевской оттепелью». Послесталинский курс Хрущева оказал большое влияние на политику Венгрии.

Крутая расправа со сталинизмом вызвала шок в руководстве «братских стран». Однако огромное количество людей были введены в заблуждение этой демагогией, думая, что настала пора реальных свобод.

Очевидно, решив, что венгерское правительство недопонимает «курс реформ» (или недостаточно активно на него реагирует), по инициативе советского руководства на пост главы правительства был назначен Имре Надь, которому и было поручено ознакомить с новым курсом широкую общественность. Имре Надь, позже названный «венгерским Горбачевым», горячо ратовал за коренную ломку, перестройку старого, просталинского курса.

Политика ВПТ не устраивала Надя, он видел, что перестройка носит лишь поверхностный характер, а не полное изменение курса страны - экономического и социального, правительство раздирают идеология новых времен и методы старой закалки.

Надь разочаровался в партии и все больше опирался на независимые от партии общественные силы, действуя если и не помимо партии, то через ее голову и оказывая на нее давление со стороны.

«Слишком далека партия от народа», - утверждал Надь. Он участвовал в создании Отечественного народного фронта, возлагая на эту организацию большие надежды: Надь намеревался сделать фронт независимой от партии политической силой. Некоторые считали даже, что у Надя был план создания второй партии в Венгрии.

В конце 1954-го - начале 1955 года положение Надя как главы правительства поколебалось, что напрямую было связано с изменениями в СССР. Пленум ЦК ВПТ постановил вывести Надя из Политбюро за его антимарксистские взгляды и фракционную деятельность, а также исключить из состава ЦК.

Государственное собрание отозвало Надя с поста Председателя Совета Министров. Все громче звучал во второй половине 1956 года боевой клич оппозиции: вернуть Имре Надя к руководству партией и страной. Надь написал заявление в ЦК с просьбой восстановить его в партии ввиду необходимости сплотить партийные ряды, а также ввиду того, что он убедился в стремлении руководства ВПТ покончить с ошибками прошлого. ЦК ответил, что о привлечении Надя к руководству вопрос не стоит.

События в Польше сыграли для Венгрии роль детонатора - появилась мысль о демонстрации солидарности с народом Польши. 23 октября демонстрация солидарности, встретив сопротивление властей, перешла в восстание по классической ленинской схеме - были захвачены телеграф, радио и прочие средства массовой информации.

Ситуация в Будапеште стремительно выходила из-под контроля властей.

В ночь с 23-го на 24 октября 1956 года состоялось заседание ЦК ВПТ, которое решило, что в столице Венгрии «разразилась контрреволюция». Было решено просить Советский Союз прислать для ее подавления советские войска, размещавшиеся в Венгрии, согласно условиям Варшавского договора, поскольку стало ясно, что внутренними силами подавить начавшееся восстание не удастся. Той же ночью советские танки вступили в Будапешт. В эту же ночь ЦК включил в свой состав видных оппозиционеров, в их числе был и Имре Надь. Возглавить правительство было рекомендовано Надю.

Утром 24 октября Совет Министров оповестил население по радио, что фашистские и реакционные элементы развернули вооруженное нападение и что войскам отдан приказ поступать с зачинщиками по всей строгости закона. В интересах восстановления порядка запрещались всякие собрания, скопления людей и демонстрации.

С личными обращениями по радио выступили Имре Надь и Янош Кадар. Кадар подчеркнул необходимость защитить власть рабочего класса от врага и призвал коммунистов и всех трудящихся поддержать советские войска и вооруженные силы Народной республики. Участие советских войск в защите режима было воспринято многими как вмешательство извне в венгерские дела, в результате чего настроения масс развивались во все более неблагоприятном направлении.

Обстановку совершенно обострило кровопролитие, произошедшее утром 25 октября перед парламентом. По собравшимся здесь демонстрантам был открыт пулеметный огонь с крыш прилегающих к площади зданий. Эти события, весть о которых разнеслась по Будапешту, а затем и по всей Венгрии, накалили страсти и намного усложнили положение защитников «народной демократии» и приверженцев умиротворения.

Тем временем, явившись к Имре Надю, делегация первого в Венгрии рабочего Совета потребовала от правительства расторгнуть Варшавский договор, добиться вывода до 1 января 1957 года всех советских войск с территории Венгрии, установить с Советским Союзом «равноправные и независимые отношения», сделать парламент «действительно высшим органом страны», а профсоюзы - «независимыми организациями», создать на заводах рабочие советы, повысить заработную плату низкооплачиваемым категориям рабочих и служащих и установить максимум для высокооплачиваемых категорий, предоставить амнистию повстанцам и политическое убежище перешедшим на их сторону советским бойцам и офицерам, создать из рабочих и других трудящихся новые органы государственной безопасности.

В тот же день, 26 октября, Надь предложил Центральному комитету приветствовать восстание как «национальное и демократическое движение», но не получил поддержки большинства. Врагами народной власти именовались лишь те, кто откажется сложить оружие до 22 часов.

Заявляя в категорическом тоне о твердой решимости ЦК и правительства защищать достижения народной демократии и ни найоту не уступать в вопросе о социализме, призывая коммунистов, рабочих и вооруженные силы «уничтожать беспощадно тех, кто поднял свое оружие на государственную власть нашей народной республики, если они не сложат оружие в установленный срок», обращение заканчивалось в другом тоне: «Пусть национальное единство и примирение сменят эпоху братоубийства!»

Советское правительство обещало неотложно рассмотреть вопрос об удалении советников СССР из государственного, хозяйственного и военного аппарата стран народной демократии и обсудить вопрос о пребывании советских войск на территории Венгрии, Румынии и Польши. Декларация называла справедливым и прогрессивным движение венгерского народа против недостатков в области экономического строительства и против бюрократизма, хотя и отмечала, что к этому движению вскоре после его начала примкнули силы «черной реакции и контрреволюции».

В высших инстанциях СССР и других социалистических государств решение о новых, радикальных и срочных мерах военно-политического характера в Венгрии в эти дни выкристаллизовывалось по мере того, как выявлялась катастрофичность тамошней ситуации и уходили надежды на то, что защитники «народной демократии» смогут справиться с нею собственными силами. Становилось все яснее, что реальная власть в стране переходит в руки антисоветски и антисоциалистически настроенных ревкомов и советов, что Венгрия выходит из системы Варшавского договора.

Безотлагательный выбор Советским Союзом твердой позиции должен был также помочь покончить с замешательством, которое начало уже проявляться в связи с венгерскими событиями и в международном коммунистическом движении, угрожая потрясением организационных и политических основ зарубежных коммунистических партий.

Тем временем Янош Кадар выехал на встречу с советским руководством, на которой было принято решение о подавлении восстания.

В 19 часов Надь объявил по радио о выходе Венгрии из организации Варшавского договора. Он сообщил также, что Венгрия обратилась к великим державам - СССР, Великобритании, США и Франции - с просьбой гарантировать ее нейтралитет.

После полуночи в воскресенье 4 ноября советские войска двинулись в глубь Будапешта и в пять часов приступили к уничтожению

опорных пунктов повстанцев. Имре Надь еще в три часа ночи созвал заседание своего кабинета, на котором было принято решение оказать Советской армии вооруженное сопротивление.

Вскоре после этого Надь покинул здание парламента и укрылся в югославском посольстве. В Будапеште начались бои. Город сильно пострадал: стены многих домов были повреждены попаданиями снарядов и пуль, на некоторых улицах артиллерийским огнем были разрушены целые кварталы.

«Правда» в этот день опубликовала передовую статью «Преградить путь реакции в Венгрии», которая утверждала, что Имре Надь объективно стал пособником реакции, что он не может и не хочет с ней бороться, что его правительство фактически распалось. «Правда» писала, что советский народ готов помочь венгерскому народу сокрушить реакцию.

Между тем Надь хлопотал через югославское посольство о разрешении выехать в Югославию. Югославские руководители распорядились выдать мятежных венгров. 23 ноября Имре Надь и находившиеся с ним члены сформировавшегося в конце октября - в начале ноября партийного руководства (в том числе Д. Лукач, 3. Ваш, Г. Танцош) и члены их семей были арестованы советскими офицерами при выходе из югославского посольства и перевезены в Румынию. Весть об этом вызвала новое обострение обстановки.

16 июня 1958 года в Будапеште было объявлено о закрытом процессе над Имре Надем и его ближайшими сподвижниками. Суд расценил деятельность Надя как контрреволюционный заговор и государственную измену и вынес смертные приговоры Надю, Силади, Гимешу и Малетеру и принял постановления о приведении их в исполнение. (Лошонци к моменту суда умер в тюрьме, другие обвиняемые на этом процессе были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.) Протест югославского правительства по поводу осуждения и казни Надя был отклонен правительством Венгрии.

19 декабря 1958 года Генеральная Ассамблея ООН осудила казнь Надя, а в следующем году 64 голосами против 10 осудила правительства СССР и Венгрии за игнорирование постановления ООН по венгерскому делу.

120 лет назад, 7 июня 1896 года родился Имре Надь - венгерский премьер, чьё имя первым приходит в голову при обсуждении антикоммунистического восстания в Венгрии в 1956 году. В те дни Надь заявил, что его страна выходит из Организации Варшавского договора и в ООН с просьбой о защите суверенитета. Спустя два года он был повешен в Будапеште. Но был ли Надь таким уж стойким и последовательным антикоммунистом?

Редактор LJ Media

В Венгрии - культ Будапештского антикоммунистического восстания, которое здесь именуют революцией. Вплоть до Вечного огня героям революции, хотя не венгерским солдатам же Второй мировой огонь зажигать...

Практически около Парламента на небольшой зелёной площади Vértanúk tere расположен удачный памятник - бронзовый мужчина, стоящий на бронзовом мосту через пруд. Это Имре Надь, считающимся лидером «Венгерской революции», расстрелянный (на самом деле повешенный , - прим.ред. ) после её подавления. Вероятно отсюда пошло и название этого места, которое переводится как площадь Мучеников.

На самом же деле Имре Надь был ярым коммунистом. Будучи мобилизованным в австро-венгерскую армию, в 1916 году, попал в русский плен, был вывезен в Иркутскую губернию. В 1917 году вступил в РКП(б), в годы Гражданской войны в России воевал в рядах красных, именно нацмены были самыми жестокими палачами - латыши, венгры, китайцы... Достаточно вспомнить палача Крыма венгра Белу Куна.

Имре Надь упоминается и в перечне лиц, принимавших участие в убийстве царской семьи, но в его автобиографии говорится о пребывании не на Урале, а в Сибири, в районе Верхнеудинска. В итоге, доказательства причастности Надя, а не его вероятного однофамильца, к расстрелу царской семьи, официально не установлены.

Повоевав в России в 1921 году Надь возвращается в Венгрию, делать там революцию, но безуспешно, и в 1929 году эмигрирует в СССР.

В 1929-1944 гг. Надь жил в СССР, работая в Коминтерне и Институте сельского хозяйства АН СССР. 17 января 1933 года был завербован в качестве сексота ГУГБ НКВД СССР. Во время чисток 1937–1938 годов, в результате которых были расстреляны Бела Кун (туда ему и дорога!) и ряд других венгерских коммунистов, сотрудничество Надя с НКВД позволило ему выжить.

В соответствии с документами, имевшимися в архиве КГБ, Надь активно сотрудничал с НКВД и писал доносы на работавших в Коминтерне венгерских коммунистов. По доносам, собственноручно подписанным Надем, были арестованы десятки человек, из которых 15 были расстреляны или погибли в лагерях. Он имел агентурную кличку «Володя» и, как отмечали его начальники, работал инициативно, умело и бескорыстно, материального вознаграждения не получал.

Памятник Имре Надю в Будапеште, Adam78 , 2004 год

4 ноября 1944 года Надь направлен Сталиным на родину с первой группой коммунистов-эмигрантов строить социалистическую Венгрию, до 1953 года занимал далеко не первые посты в ВНР. В 1953 году стал премьер-министром, в 1955 году смещён в ходе внутрипартийной борьбы. И в итоге снова возглавил Совет министров в дни восстания. Вот такой лидер антикоммунистической революции...

Имре Надь сквозь призму трагедий ХХ века

Выходит, Имре Надь - не только не «Мать Тереза», но даже далеко не Вацлав Гавел и не Лех Валенса. И стойкий антикоммунист вправе выставить ему свой счёт - и за участие в кровавой Гражданской войне в России на стороне красных, и за стукачество в Коминтерне и за участие во вполне «сталинистских» венгерских правительствах конца 1940-х - начала 1950-х годов, когда были репрессированы десятки тысяч венгров? Как же так получилось, что на старости лет он вдруг «переметнулся в антисоветский лагерь», просил помощи у ООН, прятался в югославском посольстве, но в итоге был всё равно повешен? Возможно, понять извилистый жизненный путь Надя можно, если взглянуть на него сквозь призму европейских трагедий ХХ века: уж такие тогда дули ветры, что самых неординарных и самых стойких людей подхватывали как пушинку и несли в своём потоке. Кто-то «приземлялся» удачно, кого-то с размаху било о бетонную стенку. Не начнись Первая мировая - не попал бы Надь в русский плен, в далёкую Сибирь. А там по сути с началом Гражданской войны та же мобилизация - или идёшь на службу к «красным» в «интернациональный отряд» или... Вполне искренне Надь, оказавшийся в советской Сибири лишь в силу дуновений ветров Истории, мог проникнуться там коммунистическими идеями: в 1921 году он вернулся в родную Венгрию, но продолжал оставаться «большевиком», даже отсидел за свои убеждения три года по тюрьмам. Когда вышел на волю - снова выбор - или бежать в СССР или... Можно, наверное, было бы «раскаяться» и стать каким-нибудь фашистом, но ведь не стал. А в СССР работа в Коминтерне тоже, как видим, была не подарок. Ну а когда после всех мытарств стал таки одним из венгерских руководителей - мог опять же продолжать оставаться коммунистом, но быть не в восторге от подчинения родной страны «товарищам» из Москвы. В конце-концов такое недовольство выражали многие восточноевропейские коммунисты, но лишь югославским (а чуть позже албанским) удалось вырваться из зоны советского влияния. Разумеется - сразу же на товарища Броз Тито посыпались обвинения в фашизме и т.п. К слову - и Надь пытался укрыться именно в посольстве Югославии (социалистической, но независимой от Москвы страны!), а не западной. В конце 1940-х вводить советские войска в относительно удалённую от СССР и славную своими партизанскими традициями гористую Югославию даже Сталин не решился. Другое дело - близкая и большей частью равнинная Венгрия, куда не побоялся двинуть танки и Хрущёв.

Для начала о реформах. Кто же у нас был «реформатором» и какие «реформы» он собирался провести? Итак, главный борец с коммунизмом и реформатор Имре Надь.

фото из блога

Родился в 1896 году. Воевал в составе австро-венгерской армии. В 1916 году попал в плен. А уже в 1917 вступил в Российскую коммунистическую партию (большевиков), в годы гражданской войны сражался в Красной Армии. В 1921 году вернулся в Венгрию, но в 1927 году бежит в Вену от режима Хорти. С 1930 года живёт в СССР, работая в Коминтерне и Институте сельского хозяйства АН СССР у Бухарина. Был арестован, но тут же выпущен. Причём не просто выпущен, а принят на... службу в ОГПУ. Как позже выяснилось он был завербован ещё в 1933 году и сообщал органам о деятельности соотечественников-венгров, которые нашли убежище в Советском Союзе. Это, возможно, тогда спасло самого Надя. В марте 1938 года его тоже арестовали чекисты из московского управления НКВД, но продержали в кутузке всего четыре дня. За него вступился 4-й (секретно-политический) отдел Главного управления государственной безопасности НКВД, В дальнейшем чекист Надь занимался «чисткой» Коминтерна в ходе которой которых был репрессирован Бела Кун и ряд других венгерских коммунистов. «Зачистив» Коминтерн от «врагов народа» Надь, фактически расчистил для себя место и стал одним из самых влиятельных лидеров венгерской компартии в эмиграции.

С 1941 до ноября 1944 Надь вполне уютно работал на московской радиостанции Кошут-радио, которая вела трансляцию программ на венгерском языке для жителей Венгрии, бывшей союзницей Германии в войне. Здесь стоит напомнить, что Венгрия была одним из главных союзников гитлеровцев в войне против СССР. На советском фронте отвоевало ни много не мало, почти полтора миллиона венгров, из них погибло 404.700 человек, больше 500 000 попало в плен. Венгерскими войсками на территории СССР было совершено множество военных преступлений, которые были зафиксированы следственными органами и комиссиями по расследованию фашиских зверств, но никакой ответственности за свои преступления Венгрия в итоге так и не понесла, вовремя предав вчерашнего союзника и выйдя из войны в 1944 году.

4 ноября 1944 года Надь вернулся на родину с первой группой коммунистов-эмигрантов. Но к его огромному разочарованию «первым лицом» Венгрии он так и не стал, пришлось довольствоваться министерскими постами при различных коалиционных правительствах С 1945 Имре Надь занимал пост министра внутренних дел в кабинете Тильди - тогда этот министр одновременно курировал и спецслужбы, при Наде прошла зачистка Венгрии от «буржуазных элементов», в ходе которой в лагерях оказалось огромное количество бывших высших военных и гражданских чинов Венгрии. При кабинете Ференца Надя и Иштвана Доби Имре Надь был отстранён от МВД и назначен министром продовольствия.

Столь жалкая карьера настолько деморализовала и озлобила Надя, что в конце-концов он открыто выступил против руководства компартии, обвинив тогдашнего генерального секретаря Ракоши в «извращении линии Ленина-Сталина» и неумении работать с кадрами. За это в 1949 году он был исключен из ЦК и снят со всех постов. Поняв, что явно перегнул палку, Надь тут же публично покаялся, попросил прощения у товарищей по партии.

Каялся он столь умело и горячее, что в декабре 1950 года был восстановлен в должности министра сельского хозяйства. Правда, поговаривают, что здесь не обошлось без вмешательства его советских кураторов, которые вступились за своего ценного агента. По утверждениям людей близких к архивам КГБ, с советскими спецслужбами Надь не рвал никогда.

Летом 1989 года председатель КГБ Владимир Крючков передал Горбачеву из архива КГБ пачку документов, из которых следовало, что Имре Надь в предвоенные годы был осведомителем НКВД. Эти документы Горбачёв потом передал венгерской стороне, где их благополучно спрятали и до сих пор не предъявили общественности. Зачем Крючков достал документы из архива? Он писал об этом в сопроводительной записке Горбачеву: «Вокруг Надя создается ореол мученика и бессребренника, исключительно честного и принципиального человека. Особый акцент во всей шумихе вокруг имени Надя делается на то, что он был «последовательным борцом со сталинизмом», «сторонником демократии и коренного обновления социализма, хотя документы доказывают совсем обратное».

На этом посту Надь и прозябал до 1955 года. За это время произошло несколько знаковых моментов. В СССР умер Сталин и началось развенчание его «культа личности», которое очень многим тогда показалось преддверием краха советской системы. Сказалось и влияние ХХ съезда в Москве. Венгры требовали такого же расчета с прошлым, который начал Хрущев, произнеся свой знаменитый антисталинский доклад.

В июле 1956 в обстановке начавшихся студенческих волнений пленум ЦК ВПТ отправил в отставку генерального секретаря Ракоши. Однако новым лидером ВПТ стал не Надь, который к этому времени, как годы спустя Ельцин, снискал лавры «реформатора» и «пострадавшего оппозиционера», а его ближайший соратник Эрнё Герё. В очередной раз разочарованный Надь разряжается очередной порцией критики и 23 октября 1956 началась массовая студенческая демонстрация в Будапеште, закончившаяся погромом. Демонстранты снесли памятник Сталину, и попытались захватить ряд зданий в Будапеште. В такой обстановке 24 октября 1956 Надь всё же был назначен на пост председателя совета министров. На заседании, где состоялось это назначение Надь клялся оставить нарастающее противостояние и начать процесс гражданского примирения. Под нажимом Москвы руководство компартии согласилось на проведение политической реформы и заявило о готовности начать диалог по всем требованиям митингующих. Фактически Надь получил «карт-бланш» на проведение реформы и мирный выход из политического тупика. Но бывший стукач решил, что его звёздный час настал, и вместо того, что бы попытаться успокоить людей, начать мирный диалог Надь фактически спровоцировал гражданскую войну - выйдя из компартии и объявив её «нелегетимной», распустил своим указом органы госбезопасности и потребовал немедленного вывода советских войск.

Фактически сразу после этого началась бойня - коммунисты и поддержавшие их венгры вступили в схватку с «националистами» и бывшими хортистами, которые активно подержали требования вывода советских войск и выхода Венгрии из Варшавского договора и начали захват правительственных учреждений. По Будапешту прокатилась волна самосудных казней, когда пойманных коммунистов, сотрудников спецслужб и даже членов их семей после зверских издевательств вешали на деревьях вниз головой...

«Гуляш-социализм»

После введения в Венгрию на подавление восстания советских войск 4 ноября 1956 года Имре Надь выступил по радио: «Сегодня рано утром советские войска атаковали нашу страну с целью свергнуть законное демократическое правительство Венгрии. Наша армия ведёт бои. Все члены правительства остаются на своих местах. Я заявляю это народу нашей страны и мировому общественному мнению». Сам, однако, тут же укрылся в посольстве Югославии. 22 ноября он был обманным путём выманен оттуда и угодил в руки подчинённых нового просоветского лидера Венгрии - Яноша Кадара. 16 июня 1958 года он был повешен «за государственную измену», а советским руководством обвинён в попытках «реставрации капитализма и ликвидации диктатуры пролетариата». Писать прошение о помиловании Надь отказался, заявив, что история и мировое коммунистическое движение рассудят, кто был прав.

Новое правительство Венгрии с активным участием советских органов безопасности вновь раскрутило маховик репрессий: помимо Надя к смерти приговорили ещё около 300 человек, десятки тысяч человек оказались в тюрьмах и лагерях, в том числе и на территории СССР. Венгры в массовом порядке эмигрировали - в соседнюю Австрию бежало около 200 000 человек. В частности, после окончания Олимпийских игр в Мельбурне в декабре 1956 года половина игроков сборной Венгрии попросила политического убежища на Западе.

Но всё же Яношу Кадару и его соратникам несмотря на жёсткий советский контроль всё-таки пришлось провести в Венгрии ряд реформ, способствовавших либерализации экономики и росту уровня жизни населения - Венгрию из-за этого наряду с Польшей называли «самым весёлым бараком» в социалистическом лагере, а её модель социализма «гуляш-социализмом». В частности, Кадар развивал в Венгрии частный сектор в сельском хозяйстве и сфере обслуживания, здесь была самая мягкая цензура, а граждане пользовались правами свободного выезда за рубеж, саму страну посещало множество западных туристов. После падения социализма в 1989 году, которое опять же в Венгрии произошло мирным способом, Имре Надь был объявлен национальным героем и торжественно перезахоронен. Такой вот «гуляш с кровью».

Венгерский политический и государственный деятель, один из лидеров Венгерской революции 1956 г.

С 1914 г. учился в Выс-шей тор-го-вой шко-ле в Ка-пош-ва-ре. Во время Первой мировой войны служил в армии Австро-Венгрии, в 1916 г. попал в плен в Россию. В 1918 г. вступил в Красную армию, в 1920 г. - в РКП(б). Воевал в Сибири. В 1921 г. Надь вернулся в Венгрию и вступил в легальную Венгерскую социал-демократическую партию. Но взгляды Надя были слишком радикальными, и в 1925 г. он был исключен из партии. Надь вступил в прокоммунистическую Венгерскую социалистическую рабочую партию, занимался организацией крестьянского движения. За связи с коммунистами время от времени находился в заключении. После освобождения в 1927 г. эмигрировал в Вену, в 1928-1929 гг. нелегально вернулся в Венгрию для работы в Коммунистической партии Венгрии (КПВ). Автор книги «Тенденции развития в венгерском сельском хозяйстве» (1929). В 1930 г. приехал в СССР, где подвергся критике за оппортунизм на II съезде КПВ, признал ошибки. Остался жить в СССР, работал в Коминтерне, Международном аграрном институте, ЦСУ СССР, Издательстве иностранной литературы, венгерской редакции Всесоюзного радио. Во время Большого террора ненадолго арестовывался, сотрудничал с НКВД. Член ВКП(б) с перерывом 1936-1939 гг. С началом Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. добровольцем вступил в Красную армию. В феврале 1942 г. был направлен работать на «Радио-Кошут», вещавшее на Венгрию.

После освобождения Венгрии от нацистов вернулся в Венгрию и 12 декабря 1944 г. стал министром сельского хозяйства во Временном национальном правительстве Венгрии. Депутат Временного национального собрания Венгрии, в 1945 г. избран в Национальное собрание. Проводил радикальную аграрную реформу. В мае 1945 г. стал членом Политбюро ЦР ВКП. В ноябре 1945 - марте 1946 г - министр внутренних дел. Проводил депортацию немцев из Венгрии. В апреле 1946 г. введен в секретариат ЦР КПВ, отвечал за политику в области сельского хозяйства. В ноябре 1947 г. избран председателем Государственного собрания Венгерской народной республики (ВНР). В 1949 г. М. Ракоши обвинил Надя в “правом оппортунизме”. 2 сентября 1949 г. Надь был исключен из Политбюро, после формального “покаяния” остался в ЦР Венгерской партии трудящихся (ВПТ). Возглавил кафедру аграрной политики Будапештского университета, профессор. Читал лекции также в Сельскохозяйственном университете. В 1950 г. возглавлял Административный отдел ЦР. В 1950-1952 гг. министр про-до-вольствия (заготовок). На II съез-де ВПТ в 1951 г. из-бран членом ЦР, вошел в По-лит-бю-ро и Сек-ре-та-риа-т ЦР. С 14 ноября 1952 г. - заместитель пред-се-да-те-ля Совета министров (СМ) ВНР.

4 июля 1953 г. - 18 апреля 1955 г. возглавлял СМ Венгрии, взял курс на проведение реформ, но был обвинен в “ревизионизме” и отправлен в отставку. 3 декабря 1955 г. исключен из ВПТ. 13 октября 1956 г. восстановлен в партии.

Вокруг Надя сложился круг инакомыслящих интеллигентов и партийных аппаратчиков. После начала Венгерской революции 1956 г. 24 октября Надь был назначен председателем правительства, членом ЦР и Политбюро ВПТ. Добился вывода советских войск из Будапешта, заключения перемирия между противоборствующими сторонами в Будапеште. Возглавил переход к многопартийной системе. 30 октября возглавил коалиционное правительство Венгрии, стал также министром иностранных дел. 1 ноября заявил о выходе Венгрии из Варшавского договора. После начала наступления войск Варшавского договора в Венгрии 4 ноября 1956 г. Надь заявил о начале войны между СССР и Венгрией, а затем укрылся в югославском посольстве. Я. Кадар обещал Надю личную безопасность, тот 22 ноября покинул посольство, был немедленно арестован и вывезен в г. Снагов в Румынии. 14 апреля 1957 г. был возвращен в Венгрию и после процесса 9-15 июня 1958 г. казнен за “измену родине”. Торжественно перезахоронен как национальный герой в июле 1989 г.

Страница: 238

Казнили его 23 декабря 1953 года в том же бункере штаба МВО, где он находился после ареста. При казни присутствовали маршал Конев, командующий Московским военным округом генерал Москаленко, первый заместитель командующего войсками ПВО Батицкий, подполковник Юферев, начальник политуправления Московского военного округа полковник Зуб и ряд других военных, причастных к аресту и охране бывшего наркома.

Сначала с Берии сняли гимнастерку, оставив белую нательную рубаху, затем скрутили веревкой сзади руки и привязали к крюку, вбитому в деревянный щит. Щит был необходим для предотвращения рикошета пули.

После того, как Руденко зачитал приговор, Берия вдруг попросил:

„Разрешите мне сказать…“

„Ты уже все сказал, - оборвал его прокурор и повернулся к военным. - Заткните ему рот полотенцем“.

Военные переглянулись. Нужно было решить, кто именно будет стрелять в Берию, Москаленко обратился к Юферову:

„Ты у нас самый молодой, хорошо стреляешь. Давай“.

Павел Батицкий шагнул вперед, доставая парабеллум.

„Товарищ командующий, разрешите мне. Этой штукой я на фронте не одного мерзавца на тот свет отправил“.

Руденко поторопил:

„Прошу привести приговор в исполнение“.

Батицкий прицелился, Берия вскинул голову и через секунду обмяк. Пуля попала прямо в лоб. Упасть же телу не дала веревка.

Для освидетельствования позвали врача.

„Что его осматривать, - презрительно бросил врач, - он готов. Я его знаю, он давно сгнил, еще в сорок третьем болел сифилисом“.

Но по настоянию прокурора он все-таки взял Берию за кисть руки, нащупал пульс.

„Мертв, никаких сомнений“. Труп Берии сожгли в крематории».

В тот же день в подвалах Лубянки расстреляли шестерых его подручных - В. Н. Меркулова (бывшего министра госбезопасности СССР, накануне ареста - министра Госконтроля СССР), В. Г. Деканозова (бывшего начальника одного из управлений НКВД СССР, затем министра внутренних дел Грузинской ССР), Б. З. Кобулова (бывшего замминистра госбезопасности, затем замминистра внутренних дел СССР), С. А. Гоглидзе (бывшего наркома внутренних дел Грузинской ССР, в последнее время начальника одного из управлений МВД СССР), П. Я. Меншика (министра внутренних дел Украинской ССР), Л. Е. Влодзимирского (бывшего начальника следственной части по особо важным делам МВД СССР). Абсурдные обвинения в шпионаже так и не сняты с него до сих пор. Говорят, за несколько дней до ареста в московском особняке Берии (сейчас в нем расположено посольство Туниса) произошел сильный взрыв. Впоследствии, когда к особняку подводились дополнительные коммуникации, под ним якобы были обнаружены засыпанные взрывом кости более чем ста скелетов. Считают, что это были останки людей, охранявших вход в сокровищницу Кремлевского Мага…

ИМРЕ НАДЬ

Я - обманутый в светлой надежде,

Я - лишенный судьбы и души,

Только раз я восстал в Будапеште

Против наглости, гнета и лжи

Грубой силой под стоны и ропот

Я убит на глазах у людей.

И усталая совесть Европы

Примирилась со смертью моей.

Наум Коржавин

Имре Надь (1896–1958), казненный коммунистами за антикоммунизм, на самом деле был истым коммунистом, более того, одним из ветеранов венгерского и международного коммунистического движения. Участник Гражданской войны в России, в 1920-х годах он находился на партийной работе в Венгрии, с 1928 года эмигрировал и жил в СССР, занимаясь хозяйственной и научной деятельностью, в конце 1944 года вернулся в Венгрию. Очевидно, возвращение произошло с санкции Сталина - Венгрия переходила в зону влияния СССР и ей следовало обеспечить марионеточное правительство. В последующие годы И. Надь занимал ведущие государственные посты, министра сельского хозяйства в 1944–1945 годах, министра внутренних дел в 1945–1946 годах, в 1951-м - министра заготовок, в 1952-м - заместителя Председателя Совета Министров.

А затем произошло то, что принято называть «хрущевской оттепелью». Послесталинский курс Хрущева оказал большое влияние на политику Венгрии. До той поры венгерское партийное руководство с некоторым отставанием во времени повторяло все зигзаги послесталинской политики КПСС, нередко по прямым указаниям из Москвы.

Крутая расправа со сталинизмом вызвала шок в руководстве «братских стран». Кто-то решил выждать, кто-то (например Тито) вообще не захотел менять привязанностей и предпочел обострение отношений с Советским Союзом. Мало кто в ту пору понял, что оттепели как таковой и не планировалось, как не планировалось и «социализма с человеческим лицом». На смену сталинскому изуверству пришла не менее изуверская хрущевская демагогия. Однако огромное количество людей были введены в заблуждение этой демагогией, очевидно решив, что настала пора реальных свобод. Очевидно решив, что Венгерское правительство недопонимает «курс реформ» (или недостаточно активно на него реагирует), по инициативе советского руководства на пост главы правительства был назначен Имре Надь, которому и было поручено ознакомить с новым курсом широкую общественность. Имре Надь, позже названный «венгерским Горбачевым», - горячо ратовал за коренную ломку, перестройку старого просталинского курса.

50 лет назад, 16 июня 1958 г., был приведён в исполнение смертный приговор в отношении Имре Надя. Личность этого политика и через несколько десятилетий после его трагической кончины продолжает находиться в эпицентре споров, привлекающих внимание не только специалистов, но и широкого общественного мнения как в Венгрии, так и за её пределами. Вышедшие и на русском языке две биографии Имре Надя, принадлежащие историкам разных поколений - Тибору Мераи и Яношу Райнеру, дадут российскому читателю новую пищу для размышлений о превратностях судьбы этого человека, который, не перестав быть в душе коммунистом, ищущим пути примирения выношенных им идей с объективной реальностью и национальными ценностями, стал для многих венгров символом перемен, направленных на ликвидацию монопольной власти компартии.

Авторы биографий относятся к совершенно разным поколениям. Тибор Мераи, родившийся в 1924 г., в 1940-е годы примкнул к компартии, подобно многим тысячам своих соотечественников увидев в ней силу, способную коренным образом обновить страну. В начале 1950-х годов он уже был преуспевающим журналистом центральной партийной газеты «Сабад неп», был удостоен престижной премии Кошута за репортажи о войне в Корее. Позже пришло прозрение. «Не мы сфабриковали обвинение и не мы произнесли приговор, но мы уверовали в ложь и сами повторяли её», - писал Мераи 6 октября 1956 г., в день торжественного перезахоронения Ласло Райка, деятеля компартии, ставшего осенью 1949 г. жертвой судебного процесса, сфабрикованного от начала до конца. Уже с 1953 г. Мераи относился к числу журналистов, всецело поддерживавших реформаторскую программу первого правительства И.Надя, что стоило ему после отката реформ в 1955 г. изгнания из партийной газеты и других неприятностей. После революции, в парижской эмиграции, ещё при жизни И.Надя он приступил к написанию биографии человека, которого знал лично: точность свидетельств очевидца и живость, образность изложения сочетаются в этой, как и других работах Мераи, с мастерством политического анализа и глубоким знанием исторического контекста; многие его версии не были опровергнуты, а напротив, получили документальное подтверждение в 1990-е годы, когда были рассекречены документы из советских и венгерских архивов. Речь идёт среди прочего о мотивах, двигавших советскими лидерами при принятии окончательного силового решения.

Другой биограф И.Надя, Янош Райнер, родился через год после революции. В 1986 г. молодой сотрудник будапештского партархива опубликовал под псевдонимом в эмигрантском издании данные о количестве репрессированных за участие в событиях «будапештской осени», что даже при всём относительном либерализме кадаровского режима грозило решёткой. Позже он стал крупным историком, возглавляет будапештский Институт по изучению революции 1956 г. Вышедшая в юбилейном 2006 г. книга «Имре Надь, премьер-министр венгерской революции 1956 года» является сокращённой, переработанной с учётом новых источников версией его двухтомной политической биографии Надя, опубликованной во второй половине 1990-х. Выход этой книги стал в своё время событием в венгерской исторической науке - тем более значительным, что личность этого политика на родине постоянно становилась предметом домыслов и политических спекуляций.

Можно, впрочем, заметить, что не только на родине. С тех пор, как в начале 1990-х годов российские историки получили возможность более дифференцированного подхода к оценке венгерской «национальной трагедии» 1956 г., отказавшись от прежней упрощенческой схемы «контрреволюционного мятежа, поддержанного мировым империализмом», и в России не утихают споры вокруг личности Имре Надя, центральной фигуры политической жизни Венгрии в те драматические дни. Более того, успел сложиться целый ряд стойких мифов, сквозь призму которых воспринимается российским сознанием этот трагический персонаж венгерской истории новейшего времени. Согласно наиболее экстравагантному из них (к нему приложил руку и известный автор исторических бестселлеров Э.Радзинский), Имре Надь, недавний австро-венгерский военнопленный, примкнувший в период революции в России к большевикам и служивший в органах ЧК, был якобы непосредственно причастен к расстрелу царской семьи. Праведный гнев, овладевающий российскими патриотами при одном только упоминании о грубом вмешательстве иноземцев в драму русского народа, вполне закономерно проецируется и на сотрудника ЧК И.Надя. Даже в том случае, когда приходится принять как данное простой исторический факт: Имре Надь летом 1918 г. находился в Прибайкалье, за тысячи вёрст от Екатеринбурга, и уже поэтому не мог иметь никакого отношения к той кровавой расправе (биограф И.Надя Янош Райнер в своих работах даже не удостаивает эту версию вниманием как совершенно несерьёзную).

Покрыта легендами и деятельность Имре Надя в период эмиграции, в Москве 1930-х годов. В 1989 г. по инициативе тогдашнего председателя КГБ В.А. Крючкова (в 1956 г. советского дипломата в Венгрии) были извлечены из архивов и переданы в Венгрию документы о связях Имре Надя с органами НКВД. Тогдашнее руководство кадаровской ВСРП не решилось их обнародовать, не желая подливать масла в огонь острой политической борьбы периода «смены систем». Лишь в феврале 1993 г. документы впервые опубликовала в погоне за сенсацией итальянская газета «Ла Стампа», наделав немало шуму. При том, что Крючков явно преследовал сиюминутные и не слишком чистоплотные политические цели - компрометации реформаторского крыла кадаровской ВСРП, склонного к реабилитации И.Надя, документы отнюдь не являются подделкой и, в общем, не оставляют сомнений в определённой причастности Надя к агентурной разработке некоторых из тех венгерских коммунистов-эмигрантов, которые стали в 1937-1938 гг. жертвами сталинских репрессий. Эта деликатная тема нашла отражение в литературе об И.Наде. Правда, читая некоторые труды даже серьёзных историков, трудно отделаться от впечатления о стремлении по возможности обойти здесь некоторые острые углы. Что в общем вполне понятно, учитывая давление венгерского общественного мнения к персоне Имре Надя, ставшего для многих фигурой знаковой. Иногда даже получается, что информация, поступавшая в органы от Имре Надя, была приобщена к следственным делам как бы вопреки его воле. Между тем недавний посол России в Венгрии В.Мусатов (не только дипломат, но и квалифицированный историк) ссылается на собственноручно написанную в марте 1940 г. автобиографию И.Надя, где указывалось: «С НКВД я сотрудничаю с 1930 г. По поручению я был связан и занимался многими врагами народа». (Не в качестве оправдания И.Надя, но возникает, правда, естественный вопрос: что могло бы ожидать в конце 1930-х годов в случае отказа от сотрудничества с НКВД человека с довольно туманной биографией - долго работавшего за границей, исключавшегося из партии?) С другой стороны, встречающиеся иногда в публикациях утверждения о том, что 15 или более человек были расстреляны или погибли в лагерях именно по доносам И.Надя, кажутся слишком безапелляционными. «Писатель Антал Гидаш говорил, что он сел по навету Имре Надя. Всемирно известный философ Дёрдь Лукач, экономист Енё Варга также оказались в "расстрельных списках" из-за Имре Надя», - читаем в статье уважаемого журналиста-страноведа В.Герасимова, не одно десятилетие проработавшего в Венгрии корреспондентом «Правды» и знавшего страну как мало кто другой в России. Так вот если не ограничиться слухами, распространёнными в среде венгерской коммунистической эмиграции в СССР, а копнуть глубже, обратившись к архивным первоисточникам, возникают серьёзные вопросы. Например, в многостраничном следственном деле философа Дёрдя Лукача (о его двухмесячном пребывании в застенках Лубянки летом 1941 г. писал и «Российский курьер») нет ни малейшего упоминания о доносах Имре Надя - факт, безусловно, говорящий сам за себя. И даже если удастся доказать прямую причастность И.Надя к уничтожению некоторых соратников по партии, следует признать: вышеназванные документы хотя и важны для составления полной картины об Имре Наде как личности, вместе с тем не дают сами по себе каких-либо оснований для пересмотра, переоценки его роли в общественно-политической жизни Венгрии середины 1950-х годов и революции 1956 г. Остаётся открытым также вопрос: почему документы 1930-х годов из архивов НКВД, компрометирующие Имре Надя, не были использованы против него в 1957-1958 гг. при подготовке судебного процесса?

Ещё одна распространённая легенда: Имре Надь - человек Берии. Этой версии, похоже, придерживался и Янош Кадар. Неизвестно, правда, насколько искренне, но, по свидетельству В.Мусатова, он говорил об этом М.Горбачёву в сентябре 1985 года. Причём если для Кадара мнимая причастность Надя к команде Берии означала только компромат и ничего больше, в современной России названную версию можно поставить во взаимосвязь с новомодной попыткой некоторых историков и особенно публицистов увидеть в деятельности Берии весной-летом 1953 г. планы далеко идущих системных реформ, представить его в качестве несостоявшегося реформатора. Причастностью к команде Берии иногда объясняют и предпринятый правительством Надя в Венгрии с лета 1953 г. «новый курс» - отказ от форсированной индустриализации, смягчение методов коллективизации, перенесение центра тяжести на производство предметов потребления. Но достаточно изучить запись встречи советских и венгерских лидеров в июне 1953 г., чтобы увидеть: фигура И.Надя отнюдь не была навязана Берией на пост премьер-министра вопреки воле других, она не вызывала возражений кого-либо из членов советского руководства.

Наконец, в отечественной литературе последнего десятилетия (причём чаще всего в литературе строго определённой идейно-политической ориентации) получила хождение ещё одна спорная версия: возвращение на венгерский политический олимп в октябре 1956 г. Имре Надя, за которым к этому времени прочно закрепилась репутация «правоуклониста», связывают с уступчивостью Анастаса Микояна, не разглядевшего в И.Наде скрытого «врага» и убедившего коллег по Президиуму ЦК КПСС сделать ставку на него. Впрочем, и в западной литературе на отношение к И.Надю механически проецируется особая позиция Микояна в венгерском вопросе - он был единственным членом Президиума ЦК КПСС, последовательно выступавшим против советского военного вмешательства. Кстати, и Райнер несколько упрощает картину, когда пишет, что Микоян предлагал восстановить в партии И.Надя, исключённого из неё в конце 1955 г. по обвинению во фракционной деятельности. Ведь какова бы ни была субъективная позиция самого Микояна, на встрече с лидерами ВПТ 13 июля 1956 г. он, выступая от имени всего кремлёвского руководства, выразил мнение не столь однозначное: мы «считали и считаем ошибкой исключение из партии Надя Имре, хотя он своим поведением этого заслужил. Если бы Надь остался в рядах партии, он был бы обязан подчиняться партийной дисциплине и выполнять волю партии. Исключив его из ВПТ, товарищи сами себе затруднили борьбу с ним. Следовало бы откровенно заявить Надю, что, борясь с партией, он закрывает себе возможность вернуться в её ряды. Путь борьбы с партией - это путь, который неизбежно ведёт его в тюрьму. Наоборот, если он изменит своё поведение, то он может рассчитывать на восстановление его в рядах партии». Таким образом, необходимым условием восстановления И.Надя в партии должна была стать, по мнению Микояна, как минимум, самокритика с его стороны.
В целом же книга Райнера позволит отбросить явные мифы, пересмотреть недостаточно аргументированные версии, создать в сознании российской образованной публики реальный, полнокровный образ венгерского политика, представив его действительную роль в событиях 50-летней давности. Впрочем, полная демифологизация той или иной исторической личности - задача непосильная для историка, тем более, если речь идёт о человеке, чьё наследие продолжает на его родине оставаться активно востребованным и сегодняшним политическим сознанием. Да и что греха таить: очень трудно беспристрастно смотреть на человека, ставшего жертвой жестокого, неправедного суда. Мученическая смерть располагает историков, а тем более публицистов и широкое общественное мнение к апологетике, даёт простор для идеализации личности Надя. Последнее, впрочем, характерно и для большей части западной литературы, стремящейся признанием заслуг Надя post mortem как бы компенсировать ту поразительную близорукость в оценке его политического лица, которую западное общественное мнение демонстрировало на протяжении всей венгерской революции. Приветствовав приход к власти Владислава Гомулки в Польше в том же октябре 1956 г., оно вместе с тем упорно продолжало видеть в Наде заурядного сталиниста даже тогда, когда для этого было всё меньше оснований. Причём отношение к Имре Надю находилось в явном противоречии с провозглашавшейся в Вашингтоне установкой делать ставку не на несуществующих (давно уже полностью вытесненных из политической жизни) либералов, а на нечто более реальное - «титоистов», сторонников национального коммунизма, способных дистанцироваться от советской политики.

Ветеран партии, прошедший коминтерновскую выучку и долгие годы работавший в СССР, И.Надь не был в то же время фигурой вполне типичной в коммунистической среде. «Осколочек, отколовшийся от нашего московского гранита», - сказал о нём как-то его непримиримый оппонент Матяш Ракоши. Особость И.Надя бросалась в глаза и людям, далёким от компартии, - об этом вспоминает, например, автор предисловия к английскому изданию райнеровской биографии, известный американский историк венгерского происхождения Иштван Деак. Показателен и отзыв крупного политолога Иштвана Бибо: И.Надь выделялся в когорте окружавших его коммунистов по крайней мере внешним отсутствием мессианской экзальтированности и той идущей от фанатизма, пугающей бесчеловечности, на которую всегда обращали внимание со стороны.

Экономист-аграрник по своему призванию, охотно занимавшийся научными штудиями и с удовольствием читавший лекции студентам, Надь был создан скорее для скромной академической карьеры, чем для профессиональной политической (тем более подпольной революционной) деятельности и в иных условиях мог бы закончить свои дни уважаемым университетским профессором. Лишь в силу определённого стечения обстоятельств он как специалист-аграрник сумел в 1945 г. занять одно из вакантных, предназначенных для компартии мест в коалиционном правительстве, став министром земледелия (попросту говоря, другого эксперта-аграрника такой квалификации в среде венгерской коммунистической эмиграции в Москве не было). Это позволило ему «попасть в обойму», оказаться включённым на 10 последующих лет в новую политическую элиту Венгрии. Впрочем, приуменьшать политическую амбициозность И.Надя также едва ли следует. Трудно согласиться с Мераи, который пишет: «Власти он не искал. У него отсутствовало честолюбие, присущее большинству политиков. В своём возвращении к власти он видел обузу, которую ему придётся нести ради блага партии, народа и всей нации». Напротив, летом и ранней осенью 1956 г. при всей осторожности И.Надя его действия в условиях углубляющегося внутриполитического кризиса свидетельствуют об упорном стремлении добиться возвращения на пост главы правительства с тем, чтобы наконец реализовать свою программу реформ, провозглашённую в 1953 г. Это бросалось в глаза и его политическим противникам, и единомышленникам.

В отличие от подавляющего большинства коммунистических политиков своей генерации И. Надь (человек из совсем небогатой мелкобуржуазной семьи, так и не сумевший из-за начавшейся Первой мировой войны получить законченное образование и всю жизнь всерьёз занимавшийся самообразованием) всегда тянулся к интеллигенции. Попав в опалу в 1955 г., он сделал шаг навстречу поддержавшим его писателям и журналистам, в чём Я.Райнер справедливо видит шаг, свойственный скорее интеллигенту, чем партийному функционеру. Однако преувеличивать «особость» И.Надя также было бы неправильным - он не только всю свою сознательную жизнь идентифицировал себя с коммунистическим движением и марксистско-ленинской идеологией, но воспринимался в других лагерях как инородное тело - даже попутчиками коммунистов из левых крестьянских партий. Один из них, писатель и деятель национальной крестьянской партии Йожеф Дарваш, осенью 1947 г. во время поездки в СССР в составе делегации венгерско-советского общества культурных связей говорил советскому собеседнику: И.Надь, отвечающий за аграрную политику в руководстве компартии, не оправдал надежд, его теоретические знания не связаны с практикой, венгерского крестьянства он, по мнению «народного писателя» Дарваша, не знает.

«Святая святых» большевистской этики, единство партии, никогда не было для убеждённого коммуниста И.Надя пустым звуком, меньше всего он хотел дать своим противникам повод для обвинений во фракционности и подстрекательстве недовольной режимом молодёжи против правящей партии. В своей книге, писавшейся во многом в полемике с обвинительным заключением по делу И.Надя и его соратников, Мераи доказывал, что нет оснований приписывать Надю преднамеренную подготовку мятежа, напротив, он вёл себя предельно осторожно и сдержанно. Во взрывоопасной обстановке середины октября 1956 г. Надь предпочёл внешне устраниться и возвратился к активной политической деятельности лишь под сильным давлением не только близких единомышленников, но всего партийного актива. Конечно, он опасался провокаций, которые помешали бы ему вернуться в правительство и заняться осуществлением назревших реформ. Но его позиция была довольно чёткой, он последовательно придерживался той реформаторской программы, которую не успел реализовать в 1953-1955 гг., хотел сделать эффективнее коммунистический режим и совсем не собирался вводить многопартийность (даже в рамках левого крыла послевоенной антифашистской коалиции), содействовать формированию легальной оппозиции. «Это не дело партии самой создавать себе оппозицию», - спорил он со своими молодыми единомышленниками и не был склонен ни на минуту примкнуть к движению, которое ставило бы под сомнение политическую монополию компартии. Возражал он и против свободных выборов: «А что, если после всех разочарований венгерский народ изберёт своим лидером кардинала Миндсенти? Что тогда?»

Надь менее всего вписывался в события первого дня революции. Программа, с которой он выступил вечером 23 октября, была столь умеренной, что показалась миллионам венгров неадекватной текущему моменту (и была таковой на самом деле). Призывы мирно разойтись по домам и передоверить решение всех вопросов обновлённому партийному руководству не удовлетворили собравшихся. «Надь, как дисциплинированный партиец, заставил толпу ждать в течение двух часов, и этих двух часов, похоже, оказалось достаточно, чтобы контроль над событиями - на всё время или по крайней мере на несколько дней - выскользнул из его рук», - так впоследствии комментировал события того дня их активный участник Арпад Гёнц, первый президент посткоммунистической Венгерской Республики. О постоянном запаздывании с принятием нужных решений, сделавшем венгерскую революцию «революцией потерянных 48 часов», говорит и Мераи. Видимая нерешительность И.Надя в первые дни (а размах выступлений действительно оказался для него неожиданным, впрочем, не только для него, но для всех) осложнила его отношения с более радикальными реформаторами из числа коммунистов и отрицательно сказывалась на его популярности в народе, вела к разочарованию тех, кто прежде связывал с ним определённые надежды. Уже 24 октября о предательстве Надя вещали подпольные радиостанции. Однако и после этого ещё в течение 4 дней Надь продолжал отставать от событий, не отдавая себе ясного отчёта о создавшемся положении, не до конца понимая, что оказался изолированным от народа и от всего происходившего на будапештских улицах. Как пишет Мераи, «совершенно очевидно, что Надь смешивал разные обстоятельства - своё возвращение к руководству партией и роль вождя страны, в которой ему ещё следовало себя зарекомендовать. Он видел в создании нового президиума партии из шести человек личную победу, а народ, тем временем, относился к этому достижению равнодушно. В тот момент больше не существовало вопроса о неприемлемости отдельных лиц. Для народа была неприемлема вся партия!» Верно, пожалуй, и другое замечание биографа. Надь не просто долгое время был пленником своих идей, что не давало ему возможности сделать решающий шаг к пересмотру сути событий. Даже в самый разгар революции он оставался человеком науки, хотел выработать программу, отдельные пункты которой выдержали бы испытание объективного и научного анализа. Но действительность шла дальше, причём ускоренными темпами.

И всё-таки Надь был не просто коммунистом, чувствительным к национальным особенностям. Он гораздо острее большинства партийцев столь высокого ранга осознавал противоречие между коммунистической доктриной (а тем более советской политикой) и реальными народными чаяниями. Всю свою жизнь Надь старался и в теории и на практике способствовать их примирению, не забывая об ответственности политиков перед народом, хотя и не чураяськомпромиссов (ведь политика - искусство возможного).

Если в первые послевоенные годы в Имре Наде сосуществовали и драматически противоборствовали коммунист-интернационалист и защитник интересов венгерского крестьянства, то в октябре 1956 г. он предстаёт ещё в одной ипостаси - как венгерский патриот. Впрочем, этот поворот был подготовлен всей его предшествующей духовной эволюцией. В 1955 г. в своих записках, адресованных партийному руководству и ставших достоянием публики позже, он радикально пересмотрел некоторые сталинские догмы - особенно там, где дело касалось характера отношений между социалистическими странами: неизменная чувствительность Надя к национальной специфике логически приводила его к требованиям большего равноправия в советско-венгерских отношениях. В дни октября 1956 г. он пошёл дальше. Если незадолго до начала решающих событий в беседах с единомышленниками он принципиально отвергал многопартийную систему с позиций традиционной коммунистической ортодоксии, то позже, к 28 октября, приняв во внимание голос народа, пришёл к признанию политического плюрализма, как и требования о выводе советских войск из Венгрии. Выбор, что и говорить, оказался нелёгким, пришлось ломать самого себя. Как пишет в этой связи левый французский политолог Клод Лефор, ранее Надь «не мог себе представить, чтобы местом исторических решений была не партия. Он не был способен осознать и то, что массовые выступления зашли далеко и найдут свой путь и без руководителей и без лозунгов. Его рефлексы были рефлексами партийца!» Но к концу октября, с выходом на политическую арену независимых общественных организаций, ревкомов, рабочих советов возникло новое положение. Путь Гомулки и Дубчека был перед Надем закрыт (хоть он был создан именно для такой роли!). «Он хотел быть хорошим коммунистом и хорошим патриотом в одно и то же время. Это было невозможно», - замечает Мераи. Все прежние попытки И.Надя примирить большевистско-ленинскую концепцию социализма с национальными интересами, создать социализм, отвечающий не только этим догмам, но и конкретным венгерским условиям, оказались в октябрьские дни утопическими и были если не отброшены, то на время оставлены. В ситуации, когда надо было делать решительный выбор, венгерский патриотизм перевесил глубокие коммунистические убеждения И.Надя. 28 октября, сделав решительный шаг к сближению с массовым народным движением, И.Надь переступил грань, отделяющую функционера-партийца, исходящего прежде всего из интересов своего движения, от политика общегосударственного, общенационального масштаба. Верный «московит» коминтерновской выучки превращался в венгерского национального революционера, последователя традиций 1848 г. В книге Мераи впервые прозвучал образ моста через бездну, отделяющую партию от народа, и Надя, стоящего на этом мосту, впоследствии нашедший художественное воплощение в скульптуре на площади Кошута.

Стремительная эволюция политического лица И.Надя всего за несколько октябрьских дней 1956 г. иногда вызывала обвинения в непоследовательности даже со стороны некоторых его доброжелателей («вчера говорил одно, сегодня другое»). Конечно, можно по-разному оценивать провозглашение выхода Венгрии из Организации Варшавского договора с точки зрения соответствия этой меры принципам реальной политики - не совсем заблуждаются, по нашему мнению, те, кто видит в этом неоправданный всплеск эмоций с непросчитанными последствиями. Вместе с тем истоки непоследовательности в заявлениях и действиях Имре Надя коренились не в «оппортунизме» его натуры, как считали в Москве, а в стремлении, оказавшись на гребне событий, овладеть быстро меняющейся реальностью, найти общую платформу для разнородных политических сил, проявивших себя в дни революции, и в то же время сохранить социалистическое содержание правительственной программы. Попытки оказывались тщетными, овладеть ситуацией никак не удавалось, поиски дальнейших путей выхода из кризиса были пресечены советским военным вмешательством.

Биографы Имре Надя Т.Мераи и Я.Райнер анализируют причины неудач, раскрывают ошибки и просчёты, не идеализируя своего героя, проявлявшего очевидную слабость в практической политике. Ещё более критичен к И.Надю уважаемый американский эксперт Чарльз Гати, как и Мераи, беженец 1956 г. (его новая книга «Обманутые ожидания» вышла в год юбилея революции и на русском языке). «При всём уважении к доброй воле и патриотизму Имре Надя и его коллег, признавая, что первое значительное восстание против советского господства в Европе было тяжелейшим и, пожалуй, безнадёжным предприятием, не следует закрывать глаза на неумелость и неуклюжесть венгерского революционного правительства», - отмечает он. А на следующей странице замечает: «Бесстрашное, бескомпромиссное поведение Надя на судилище, приговорившем его к смерти в 1958 г., не должно затенять того, что, несмотря на благие намерения, он не обладал политическим мастерством, которое могло бы привести революцию к победе. В частности, ему не удалось провести страну между максималистскими ожиданиями борцов за свободу и довольно умеренными требованиями Москвы».

Всё это, может быть, так, но, как справедливо полагает Райнер, действия И.Надя в период революции надо оценивать не только в политических, но и в моральных категориях. По мнению биографа, утром 4 ноября, в момент решающей советской военной акции, Надь оказался не на высоте положения и стоявших перед ним задач, его поведение ознаменовало собой шаг назад от выполнения общенациональной миссии к узкопартийной политике. Известное заявление по радио с обращением к народу только дезориентировало многие тысячи венгров, а последующее бегство в югославское посольство не просто нанесло удар по легитимности правительства, но было само по себе проявлением человеческой слабости. Совсем по-другому вёл себя в той же ситуации один из министров в правительстве И.Надя Иштван Бибо, человек, в меньшей мере обладавший политическими амбициями, однако мыслитель совсем иного, чем Надь, международного масштаба, один из крупнейших венгерских интеллектуалов XX века. Когда около 8 часов утра советские солдаты вошли в здание Парламента, они застали там лишь одного министра действовавшего правительства - это был И.Бибо. Перед тем как быть задержанным советскими спецслужбами, он попытался провести нечто вроде пресс-конференции, чтобы обратиться с новым воззванием к венгерскому народу от имени правительства через считанные часы после того, как И.Надь в своём радиообращении заверил нацию, что правительство находится на своём посту, сам же после этого укрылся в югославском посольстве. Всё-таки Надь избежал морального падения, отказавшись признать новое правительство, навязанное извне. А позже, своим героическим сопротивлением попыткам заставить себя играть по чужому сценарию искупил (опять же в моральном плане) свои ошибки, допущенные в минуту слабости.

И. Надь был не просто типичным восточноевропейским национал-коммунистом середины XX в., продуктом кризиса советских амбиций на полный контроль над мировым коммунистическим движением (а этот кризис явно обнаружился уже в 1948 г., когда Тито отказался повиноваться Сталину). И не просто (если прибегнуть к другой оптике восприятия тех же вещей) человеком, чьё активное участие в коммунистическом движении не убило в нём политика, преданного национальным ценностям. Образ действий И.Надя в условиях революции 1956 г. имел свои корни в венгерской исторической традиции. За 100 лет до этого, во время революции 1848 г., премьер-министр Лайош Баттяни (как и Надь, после поражения революции казнённый) также стремился оставаться на почве существующей законности, сложившейся легитимности. Признавая правомерность требований восставших, он в то же время не выступал за немедленный слом старой системы, искал пути мирного разрешения конфликта.

Однако, как и в 1848 г., в 1956 г. неумолимая логика революционного действия, динамика событий вели дальше, и Имре Надь, объявивший о выходе своей страны из Организации Варшавского договора, был востребован в роли не только Баттяни, но и Лайоша Кошута, пошедшего на решительный разрыв со своим «сюзереном», австрийским императором. Трагедия Надя заключалась в том, что он оказался неготовым для исполнения этой роли - не только вследствие объективного стечения обстоятельств, но отчасти и в силу субъективных причин. В большей степени оказался, пожалуй, готов к выполнению схожей миссии польский коммунистический лидер В.Гомулка. Польское руководство сумело вовремя совершить решительный поворот к отстаиванию национальных приоритетов перед диктатом Москвы, что нейтрализовало наиболее радикалистские настроения в обществе, чрезвычайно чувствительном к неравноправию в польско-советских отношениях, предотвратило развитие событий по венгерскому варианту. Впрочем, Гомулка тоже оказался позже не на высоте положения. Относительный успех национально ориентированных, реформаторских сил в Польше в октябре 1956 г. не был закреплён подлинным реформированием системы, что обусловило явное попятное движение, откат к хотя и не слишком тиранической, но всё же весьма неэффективной административно-бюрократической модели социализма. И это, кстати сказать, несколько контрастировало с положением в Венгрии, где режим Кадара с начала 1960-х годов развивался по пути либерализации, а в 1968 г. приступил к экономической реформе, хотя и не реализованной в полном объёме в силу внешних и внутренних факторов.

По мере эволюции режима Кадара, формирования специфической венгерской модели социализма, при которой Венгрия за 10 лет из обузы для СССР превратилась в витрину «социалистического содружества», западным политологам приходилось сопоставлять потерпевшего тяжелое поражение идеалиста И.Надя с более успешным, хотя и циничным прагматиком Я.Кадаром, попытавшимся в непростой обстановке, сложившейся после поражения венгерской революции, реализовать на практике с оглядкой на Москву хотя бы некоторые из реформаторских идей 1956 г. Иногда сравнение даже оказывалось в пользу Кадара, чьи эксперименты с реформированием «реального социализма» в начале 1970-х годов привлекали пристальное внимание на Западе и внушали кое-кому неоправданные иллюзии (разочарование пришло к концу 1970-х). Конечно, реформаторскому имиджу Кадара здорово вредила жестокая расправа над И.Надем, и для того, чтобы образ венгерского лидера выглядел более незапятнанным, приходилось многое, если не всё, списывать на Москву. Только в 2000-е годы были опубликованы документы из архивов ЦК КПСС, неопровержимо свидетельствующие о том, что в феврале 1958 г. Москва предоставила Кадару шанс закончить дело без вынесения смертных приговоров, но он этим шансом сознательно не воспользовался («Российский курьер» писал об этом в сентябре 2006 г.). Впрочем, и сейчас нетрудно столкнуться с инерцией прежних стереотипов о диктате Москвы. Достаточно взять в руки биографию Хрущёва, принадлежащую перу американского историка У.Таубмана и опубликованную в 2005 г. и в русском переводе. Книгу нашумевшую, удостоенную Пулитцеровской премии, но неровную по качеству.

Что же касается Тибора Мераи, то он впадает в иную крайность. В специально написанном для российского читателя послесловии он даёт Кадару такую характеристику, которую едва ли можно считать объективной: прилагающий «людоедские усилия» «фанатичный, одержимый человеконенавистник», который долгие месяцы не мог смириться с тем, что ему никак не удаётся отправить Имре Надя на эшафот, и всё же дождался удобного для Москвы момента и сделал своё черное дело. Не прислушавшись к опытному китайскому коммунисту Чжоу Эньлаю, посоветовавшему не казнить главных деятелей контрреволюции, дабы не делать из них мучеников.

По Мераи, идея отправить Имре Надя на эшафот созрела у Кадара в первые же недели после прихода к власти. Недаром, «заполучив» так и не подавшего в отставку премьер-министра, задержанного 23 ноября при выходе из югославского посольства и отправленного в Румынию, он потирая руки воскликнул: «Никакой отставки не надо, дело сделано». Если так, то все позднейшие высказывания Кадара в беседах с западными политиками о том, что Надь остался бы жив, уйди он вовремя и уступи дорогу новому правительству, - это не более, чем создание мифологем. По мнению Мераи, в течение трёх десятилетий Венгрией управлял «закоренелый, кровожадный, циничный, хладнокровный, расчётливый и жадный до власти убийца», и этого «вовсе не смягчает, не компенсирует тот факт, что позже он ловко использовал позицию советского руководства, которое, опасаясь нового 1956 года, дало венграм, этому странному, ни славянскому, ни германскому, ни латинскому народу, чуть-чуть больше свободы, чуть-чуть больше "либерализма", чем жителям остальных своих колоний. Не компенсирует этого ни то, что он притворялся "отцом народа", простецким пролетарием, ни то, что многие западные "политики-реалисты" спустя какое-то время не только считали его вполне приличным человеком, но просто-таки наперегонки искали его благосклонности» - к нему приезжали Тэтчер, Миттеран, его принимали Жискар Д"Эстен и папа Павел VI. Таким образом, под пером биографа Имре Надя Кадар не просто демонизируется, он криминализируется.

Но можно ли оценивать роль Кадара в новейшей венгерской истории только по тому, как он проявил себя в деле И.Надя? Конечно же, нельзя снимать с многолетнего лидера ВСРП тяжёлой ответственности за репрессии, совершённые после 1956 г. Верно и то, что Кадар умело эксплуатировал сложившийся на Западе образ либерального коммуниста-прагматика, пользуясь недоступностью документов о своей подлинной роли в расправе над И.Надем. Но показательно и другое. Как только угроза режиму была отодвинута, Кадар тут же предпринял далеко идущую амнистию. Уже это свидетельствует о том, что он был не убийцей-маньяком, а жёстким прагматиком. Кроме того, Кадар сам добился у советского руководства (в известном смысле отвоевал) для своего народа большей свободы - взамен за послушание в принципиальных внешнеполитических вопросах. На протяжении всей 30-летней эпохи на человека, стоявшего во главе Венгрии, налагали ограничения объективные условия.

Любой политик, который хотел что-то сделать для страны, должен был соблюдать определённые правила игры в отношениях с Москвой, подчиняться блоковой дисциплине. Только люди, приемлемые для руководства КПСС, могли после 1956 г. активно проявить себя на поприще государственной деятельности. Своим несомненным политическим реализмом Кадар выгодно отличался от тех, кто склонен был безответственно призывать на баррикады. Его позиция была востребована эпохой, ведь именно компромисс в тех условиях отвечал интересам нации, точно так же, как в 1867 г. венгерская политическая элита во главе с Ференцем Деаком пошла на компромисс с домом Габсбургов, тем самым обеспечив оптимальные условия для развития страны в течение нескольких десятилетий. Своей внешнеполитической лояльностью Москве Кадар отвоевал себе поле для проведения более самостоятельной внутренней политики, осуществления ограниченных реформ, всё-таки превративших Венгрию на какое-то время в витрину соцсодружества. Значит, можно говорить о политическом мастерстве человека, который из ненавидимого подавляющим большинством венгров ставленника другого государства через 12-15 лет превратился в наиболее популярного в своей стране восточноевропейского лидера. Однако правда и то, что компромиссная политика Кадара, хотя и сделала менее болезненной смену систем, вместе с тем отнюдь не предотвратила экономический кризис и последующий политический крах венгерской модели социализма. В 1958 г. Тибор Мераи задавался в своей книге вопросом: «каков будет финал этой системы управления, прибегающей к подобного рода средствам?» Кадар частично ответил на этот вопрос эволюцией своей системы. Но финал всё-таки мало чем отличался от того, как завершили свои дни другие коммунистические режимы.

Став на некоторое время витриной «социалистического содружества», кадаровский режим, как и родственные ему политические режимы в странах Восточной Европы, показал в конечном итоге свою нежизнеспособность. Изменение расклада сил на международной арене, прекращение советского контроля над Восточной Европой способствовали быстрой его трансформации в иное качество. Кончина Кадара в июле 1989 г., символизировавшая завершение целой эпохи в истории Венгрии, почти совпала по времени с перезахоронением Имре Надя. Человек, управлявший Венгрией более 30 лет, ещё при жизни мог увидеть сделанный своей нацией выбор в пользу чуждых ему западных моделей, основанных на политическом плюрализме. С 33-летней дистанции стал очевиден парадокс: не будучи в отличие от Кадара сильным практическим политиком и хуже представляя себе пределы возможного, И.Надь, ставший знаменем сил, выступавших в конце 1980-х годов за смену системы, заочно доказал перед Кадаром свою историческую правоту. Главный же вывод, к которому приходишь при прочтении книг Я.Райнера и Т.Мераи, таков: политические ошибки И.Надя, его неспособность овладеть ситуацией в трагические дни октября 1956 г. не перечёркивают значения морального примера, который он дал в последние полтора года жизни последовательным отстаиванием убеждений, в своих основных, наиболее значительных моментах совпадавших с чаяниями венгерской нации.

Александр СТЫКАЛИН

Вышедшая в 1958 г. во Франции книга «13 дней. Имре Надь и венгерская революция 1956 года» тут же стала бестселлером, была переведена на несколько языков, в том числе и русский - в 1961 г. её опубликовало нью-йоркское эмигрантское издательство. К новому русскому изданию Мераи написал специальное послесловие, приезжал в Москву на презентацию книги. Почти три десятилетия Мераи редактировал газету «Иродалми уйшаг», продолжавшую в эмиграции традиции венгерской революционной прессы осени 1956 г. В год 30-летней годовщины казни И.Надя по его инициативе был воздвигнут памятник Имре Надю и другим жертвам репрессий в Венгрии конца 1950-х годов на известном своими историческими традициями парижском кладбище Пер Лашез. Этот акт поддержали в своём письме 27 лауреатов Нобелевской премии. На родину после третьвековой разлуки Мераи впервые приехал летом 1989 г., чтобы участвовать в торжественном перезахоронении праха Имре Надя, и по просьбе семьи покойного произнёс речь над его могилой.